Виктор Авдеев - Рассказы о наших современниках

«Неужто не обойду? — самолюбиво подумал Платон. — Вот нарвался».

Он сильно наклонил корпус вперед, полусогнул ноги и пошел длинным скользящим шагом. Перед его глазами развевалась синяя вязаная юбочка с белой пушистой отделкой, мелькали сильные красивые ноги, обтянутые рейтузами, резко вспыхивали коньки. Неожиданно Лариса с разбегу вильнула в боковую аллею и, синяя, слилась с синими тенями.

Платон проскочил мимо и вынужден был затормозить, подняв гриву ледяной пыли. Однако Лариса уже вылетела на широкую набережную, плавно перевернулась и поехала спиной вперед.

— Не озябли? — задорно крикнула она.

— Можем продолжать, — ответил Платон, подкатив вплотную.

Девушка смеялась. Вот ее накрыла тень от заиндевелого, развесистого дерева, и Лариса опять стала сказочной, точно синяя бабочка. В следующую секунду она показалась под фонарями «ландышевой аллеи», и снежинки на ее шапочке, на плечах заискрились голубыми, розовыми, лиловыми огоньками. Щеки Ларисы разрумянились, глаза ярко блестели и казались черными.

— Мало? Ну, так догоняйте!

Она легко перекрутилась на одном коньке. Платон еле успел схватить ее за локоть: он с трудом переводил дыхание.

— Сдаюсь. И когда вы научились так бегать? Она вдруг опять засмеялась и бессильно оперлась на его руку.

— Ох, я чуть живая!

Они тихо заскользили рядом в глубь аллеи, наслаждаясь плавным движением. Между деревьями шевелился полумрак, на полянках сиял снег, вправо, за каменным парапетом, лежала во льду Москва-река и высоко плыла луна — далекая, холодная и, казалось, более тусклая и маленькая, чем ближний фонарь. От главного катка доносилась музыка, шарканье коньков, заглушая мягкие далекие звонки трамваев, гудки автомашин.

— Я еще в школе записалась на «Динамо» в спортсекцию и училась бегу на скорость, — рассказывала Лариса. — А сейчас опять принялась за это в институте. Так что я все время тренируюсь.

— Счастливая вы, Лариса, — говорил Платон с хорошей завистью. — Уже студентка.

— А вы хотите на инженера-технолога? Заложив руки за спину, Платон медленно катился в такт движению девушки.

— Когда-то, мальчишкой, я мечтал стать пилотом, — заговорил он с внезапной откровенностью. — Я хотел подняться над Памиром, поглядеть сверху на Индийский океан — облететь земной «шарик», как Чкалов называл. А тут война, отец помер, и вместо авиашколы я попал в ремесленное: там давали хлебную рабочую карточку — надо было мать кормить, сестренку. Кончил — поступил в третьи подручные, потом и сам начал варить сталь. Ну и… то ли привык, то ли профессия заинтересовала. Железо — царь металлов. Решил учиться на инженера, чтобы весь цех вести.

Отдыхая, они по обледеневшим деревянным ступенькам спустились на пруд, медленно стали кружить возле горбатого мостика. Фонари здесь были расставлены реже, игра света, тени казалась причудливей. Заснеженные ивы низко склоняли седые космы над темным льдом, как бы охраняя тишину парка.

— Сколько времени? — вдруг, точно спохватившись, спросила Лариса и завернула рукав над своими часами. — Десятый? Правда, десятый? Ой!

И она повернула на главный каток. Слышнее стали звуки вальса, шарканье коньков, говор. Лариса шла по краю большого круга и нет-нет да и бросала по сторонам внимательные взгляды.

На небольшой огороженной площадке три девушки в цветных костюмах, высоких шнурованных ботинках исполняли танец, плавно и грациозно вертясь на фигурных коньках. Лариса загляделась и споткнулась о выбоину во льду. Платон подхватил ее за локоть, да так и не выпустил. Словно не заметив этого, они полетели ритмично, шаг в шаг, не чувствуя под ногами катка. Мелькали серебряные снежинки, гремела радостная, праздничная музыка, проносились фонари, закуржавевшие деревья, разрумянившиеся лица. Оба почему-то молчали.

Внезапно Лариса резко затормозила:

— Папа!

Она не успела отнять у Платона руку, как на них налетел толстощекий, толстогубый парень в легком пиджачке — подручный мартеновского цеха. Из-под крошечного козырька сбитой на затылок кепки выглядывал белесый чубчик, ворот шелковой рубахи был расстегнут по-летнему и виднелся треугольник груди, бурачно-красный от мороза. Перед самым их носом Васька Шиянов лихо выписал вензель на коньках, перевернулся и подал руку своему бригадиру.

— Прошу извинения за нарушение движения. Наше вам, а ваше нам и разделим пополам. Согласны, девушка? Кто это с тобой, Платон? Ничего, подходящая, прямо скажем: легированной марки.

Он в упор уставился на Ларису, протянул свою большую красную руку:

— Вася.

Она засмеялась, не снимая варежку, подала ему свою.

— Лара.

— Раз познакомились, Ларочка, то теперь мы друзья. Правильный вывод? Как в химлаборатории, Значит, можем прокатиться разок по кругу и выпить чаю в буфете, — и он щелкнул себя за подбородком. — Принято? Будем выполнять на сто двадцать процентов.

Платон кусал губы, хмурился.

— Обязательно, Вася, — засмеялась Лариса. — Только в другой раз.

Она легко оттолкнулась коньком о лед и покатилась навстречу отцу. Васька Шиянов тут же, точно играя или ухаживая, скользнул за ней и узнал художника. Кадаганов был в том же коричневом ратиновом пальто, пыжиковой шапке, бурках. Шиянов легко вычертил перед ним широкий вензель, словно специально и хотел его сделать, вернулся к Платону и лишь здесь увидел хмурые брови своего бригадира.

— Все понятно, — поспешно сказал он и выставил щитом руки. — Не знал и посадил «козла». Плавка идет в брак. Прошу извинения за нарушение движения.

В два-три разгона Васька Шиянов очутился на середине круга и пропал среди катающихся.

Прежде чем он исчез, Лариса успела указать на него отцу, со смехом поведала о знакомстве. К ним подъехал Платон, сошел с беговой дорожки в снег. У Платона вдруг создалось странное ощущение, будто он уже сегодня мельком видел Кадаганова здесь, на катке. Откуда у него могло появиться такое ощущение?

— Вы здесь давно, Аркадий Максимович? — спросил он, желая проверить себя.

— Я вас видел, Платон. Вы недурно бегаете на коньках.

— Значит, ты, папка… — Лариса слегка смутилась.

— Тебе не безразлично? — прищурился Аркадий Максимович. — Я вернулся домой, узнал от Марфуши, что ты с коньками уехала в парк культуры, ну и… решил тебя пожалеть, дочка, сам сел за руль «Волги» и прикатил сюда. Я ведь знаю, какими усталыми уходят люди с катка. Кстати, Платон, и вас подвезу. А пока порисую немного.

Художник вынул из внутреннего кармана блокнот в зеленых корках.

«Не знала Лариса, что отец приедет? — недоверчиво подумал сталевар. — Опять, верно, хочет нарисовать меня… в новой позе?»

— Ну, мы покатили, папа, — сказала девушка, словно желая прекратить эту сцену, и сошла на лед.