Петр Капица - Ревущие сороковые

— Есть, — ответил я.

От порта в город пролегало широкое асфальтированное шоссе, с обеих сторон его виднелись пустыри, захламленные свалками.

У въезда в лабиринт городских улиц, на крошечной площади, нас встретил высившийся на постаменте голландец Ван Риебик. Я объяснил Шурочке, что три столетия назад этот суровый господин колониалист основал в Южной Африке новый город Капштадт, переименованный позже в Кейптаун. Соотечественники Ван Риебика — буры, захватив лучшие земли у африканского народа банту, не пожелали делиться с англичанами и взялись за оружие. Так началась англо-бурская война…

Все это я вычитал в справочнике, поэтому мог рассказывать без запинок.

— Вы помните песню «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне»? — спросил я у Шурочки.

— Помню, — ответила она. — Ее пел дедушка.

— Верно, это песня наших отцов и дедов! Вот где-то в этих зарослях родился закон для всех воюющих: не давай от одной спички прикуривать третьему. Когда в темноте прикуривал первый солдат, бур хватал ружье, стоило спичке переместиться к трубке второго, — бур брал огонек на прицел, а в третьего стрелял и попадал в лоб…

Автобус с экскурсантами тем временем подкатил к высокому обелиску, воздвигнутому британцами в начале двадцатого века в честь победы над бурами. Мы вышли на площадь, чтобы лучше рассмотреть фигуры колониальных солдат, идущих слева и справа в атаку.

— Эти пехотинцы стоят здесь с ружьями наперевес, чтобы буры, негры, индийцы и мулаты не вздумали вновь бунтовать, — продолжал я объяснять Шурочке. — Так что советую сильно не загорать, иначе примут за хорошенькую мулатку и отправят ублажать плантаторов.

Я готов был молоть любую чушь, лишь бы казаться веселым и остроумным.

В автобусе мы сидели рядом и вместе рассматривали высокие каменные дома в центре города, смеялись над допотопными кабриолетами и нарядными лошадками, трюхающими рядом со сверкающими лимузинами. Иногда мы перегоняли краснокожих и чернокожих рикш, катящих легкие коляски с седоками. Эта смесь Европы и Африки, старого и ультрасовременного поражала нас.

На пестрящей рекламами шумной Адерлей-стрит мы покинули автобус и пошли пешком. Шурочку то и дело притягивали к себе сверкающие витрины. Уцепясь за мою руку, она просила не спешить. Ей хотелось все рассмотреть, запомнить цены, крупно написанные на табличках.

В одном из магазинов предприимчивый хозяин успел вывесить для нас пригласительный плакат: «Добро пожаловать! Здесь разговаривается для русских»..

Посмеявшись над кейптаунским знатоком русской грамматики, Шурочка все же затащила меня в гостеприимно распахнутую дверь. Следом двинулись и наши парни.

В безлюдном магазине было прохладно. Встречать покупателей выбежал сам хозяин. Узнав, что к нему забрели русские китобои, он немедля вызвал переводчицу — дряхлую англичанку, которая по-русски говорила так скверно, что ее ответы невозможно было сразу понять. Лишь с помощью Шурочки нам удалось приобрести то, что хотелось.

Ко мне в каюту заглянул боцман Демчук.

— Товарищ штурман, — сказал он. — Тут норвежец хороший без дела. Не погибать же человеку? Помогите нашего Сыретинского уговорить, — может, в кочегары возьмем., Мазин ненадежен, наплачемся мы с ним в сороковых широтах.

— Но здесь безработных сотни, всех не устроишь, — заметил я.

— Сигге Хаугли особый: он партизанил, а когда мы десант в северной Норвегии высаживали, проводником у нас был. Человек надежный, не подведет. Я его хорошо знаю, могу поручиться.

— Если знаете, так зачем моя поддержка? Вы же парторг.

— Для Сыретинского одного поручителя мало, давай больше.

— Ладно, приглашайте норвежца обедать, — согласился я. — Старпому скажем, что это мой гость. Только вы меня, конечно, сперва познакомьте с ним.

Боцман привел высокого норвежца с очень бледным лицом и тревожными карими глазами…

— Сигге Хаугли… норжка безработный — бич, — сняв шляпу, представился скандинав. — Умею искать кита, стрелять гарпуном, стоять за рулем. Кочегар по уголь и нафта.

— О! Да вы неплохо по-русски говорите, — удивился я.

— Немного. Юнгой Белый море плавал и водил по Финмаркен советские моряки. Вы знали Молыпанов и капитан Простов?

— Нет, к сожалению, не слышал о таких. Почему вы не хотите обратиться за помощью в Норвежский союз гарпунеров?

— Для них я мизерабль, а они большие люди… особая каста. Попасть норжка союз частли… страшно трудно. Надо давать касса три тысячи крон, клятва на Библия и убивать так… десять сейвал, блювал, финвал… что приказал спексиндер. Я три раза имел… Как это, по-вашему? Эксзамен. И всякий раз аттенде… восьмой кит был плохой. Мне говорили: надо кончать, будешь сдавать в другой год.

— Как у вас это делается? — заинтересовался я.

— Мне трудно объяснять… мало знаю русские слова… только для простой разговор.

— Я сейчас устрою переводчика, — сказал старпом. — Приведу Улу Ростада. Он сегодня в' веселом настроении: получил приятные вести из дому. Ямайским ромом угощал.

Черноскул сходил за стариком и привел его в кают-компанию. Ула Ростад был навеселе. Увидев соотечественника, он вытащил изо рта трубку и захохотал:

— Где вы выкопали этого гостя? Хаугли вам наговорит! Он наш, финмаркенский. Его как короля величают — Сигге Восьмой. Парень немного не в себе, всегда на восьмом ките срезается…

Я хотел остановить старика, намекнув ему, что Сигге Хаугли немного понимает по-русски, но он махнул рукой.

— Пусть знает, что о нем думают солидные люди, а не ободранцы, не будет вести себя как зачарованный. Видите ли, ему богатства не надо! А мог бы попасть в компаньоны к Хел-ланду. Слишком строптив, а таким дороги не бывает. Так что ж ты хотел рассказать, Сигге Эйт? — обратился Ула к смущенному соотечественнику.

Тот ему что-то долго по-норвежски объяснял.

— Ага, — наконец понял старик. — Это и мне интересно: таких подробностей я не знал. Слушайте, помидорчики мои, вот еще одна поучительная история. Не всякому дано быть гарпунером. На нашем деле не трудно свихнуться.

Ула Ростад, уточнив кое-что с Хаугли, начал переводить его рассказ с норвежского на русский. Вот что я запомнил и записал:

«Сигге восемь лет плавал матросом, марсовым, рулевым, боцманом, штурманом и помощником гарпунера. А к гарпунной пушке его не подпускали. Только по настоянию старого Лун-дэ — того Лундэ, который первым плавал со знаменитым изобретателем гарпунной пушки Свеном Фойном! — были приняты три тысячи крон и было сделано исключение для Хаугли. Перед отплытием в Антарктику старик Лундэ вызвал к себе Сигге и при внучке пообещал: «Если вернешься дипломированным гарпунером, то получишь в жены Ригмур и в приданое карту, которую составляли дед и отец. В ней помечены главные пути китовых стад к океанской похлебке. Старайся, Сигге, не спеши, стреляй только тогда, когда почувствуешь, что убьешь наповал. А Ригмур будет ждать и готовиться к свадьбе».