Ашот Арзуманян - Арагац (Очерки и рассказы)

Годы спустя, когда Амбарцумян разбирал гору поздравительных писем из многих стран, ему попалось и письмо Субрахманиана Чандрасекара. В числе других Чандрасекар поздравлял советского коллегу с блестящим решением полувековой математической задачи, над которой бились такие видные ученые, как Шварцшильд, Линдблат и другие. Однако и на этот раз Чандрасекар не оценил физического смысла работы Амбарцумяна, практического значения ее. А ведь именно эта заслуга Амбарцумяна была принята во внимание Советским правительством, которое в 1946 году присудило ему Государственную премию.

— Когда-то тебе, Виктор, слали в театр телеграммы, в которых шутливо называли профессором. Теперь ты настоящий профессор. Ведаешь кафедрой астрофизики университета. Трудишься в Пулковской обсерватории, — говорил Амазасп Асатурович. — И семья у тебя. И внучку мне подарил — Карине. Радоваться бы мне. А на душе тяжело…

— Всех нас давит горе, папа, но ты успокойся! Нельзя же бесконечно страдать.

Вся семья очень тяжело переживала смерть брата Левона. Как-то случилось, что о нем стали беспокоиться сразу, как только в мае 1933 года он уехал в Среднюю Азию руководителем одного из отрядов Темирской экспедиции. А в сентябре оттуда пришла телеграмма: «Левон Амазаспович тяжело болен. Выезжайте». В тот же день отец покинул Ленинград. Вот уже третьи сутки он не смыкал глаз: скоро ли покажется эта станция Джурун? Как медленно тащится поезд! Когда доехали, отец кинулся к телефону, чтобы позвонить в Темир начальнику геологоразведочной конторы Эмбанефть. И тут его постиг жестокий удар. На телефонной станции произошел такой разговор.

— Будьте любезны соединить меня с местной больницей.

— В больнице нет телефона.

— Тогда с геологоразведочной конторой.

— У них испорчена связь.

— Может быть, вы скажете, каково состояние здоровья начальника геологоразведочного отряда Амбарцумяна?

— Амбарцумян?.. Его похоронили три дня тому назад…

Смерть людей, близких по крови, по духу, причиняет острую боль. Потом, пока рана еще не зарубцевалась, она дает о себе знать при малейшем прикосновении. Но горе и закаляет человека. Кажется, что кто-то вдруг схватил тебя за рукав, выволок из бурно кипящего потока жизни и сказал: «Оглянись! Не стало человека, который шел рядом, чей локоть ты чувствовал. На твои плечи лег его груз». Человек оглядывается на пройденный путь и становится закаленнее.

Виктор Амазаспович вспомнил англичанина Эдуарда Милна. Совсем недавно произошел в университете разговор, к которому следует вернуться. «Непременно вернуться! Не забыть!»

А разговор был такой:

— Вы слышали, Виктор Амазаспович, как ваш старый «друг» Эдуард Милн беседовал с коллегами о возрасте Вселенной?

— Нет.

— Вот посмотрите! Из свежей заграничной почты.

Английский журнал сообщал, что состоялось заседание Королевского астрономического общества в Лондоне. Собрались светила — Артур Эддингтон, Джемс Джинс и Эдуард Милн. Ставя мир с ног на голову, эти люди противоборствуют, когда наука делает серьезный шаг на пути познания мира. Сторонники и последователи взглядов Эддингтона утверждают, что Вселенную нельзя представить себе наглядно, ее свойства можно описать только математически, ибо ни пространство, ни время не существуют реально, это якобы лишь формы наших представлений.

Знаменитый английский ученый Джемс Хопвуд Джинс, проживший большую жизнь, был долгое время президентом Королевского астрономического общества, лидером так называемой кембриджской школы «физического» идеализма. На этих философских взглядах и была основана его космогоническая теория, проникнутая верой в «великого Архитектора мира».

На заседании произошел обмен мнениями о возрасте Вселенной. Почтенные ученые пришли к общему выводу: момент, когда Вселенная имела наименьшее протяжение, следует считать «началом всех вещей». Разногласие возникло лишь по единственному вопросу — признать «короткую» или «длинную» шкалу при определении возраста Вселенной: два миллиарда лет, как предполагали Эддингтон и Милн, или тысячу или даже десятки тысяч миллиардов лет, как считал Джинс.

— Вы обратили, Виктор Амазаспович, внимание на то, как говорят они о боге?

— Конечно. Они боятся преподносить его открыто, пряча за разными терминами. То это «начало всех вещей», то «естественный Нульпункт шкалы времени». Со временем нам придется столкнуться с ними на этом рубеже, так считает Амбарцумян. Но приходится пока концентрировать силы. Хотя после окончания аспирантуры и вышло двадцать научных работ, в том числе первая часть «Курса астрофизики и звездной астрономии» с главой о некоторых сведениях из теоретической физики, но надо закончить главу для второй части — «Звездные атмосферы». Нужно довести до конца работу по получению оценки масс оболочек, выброшенных новыми звездами. Есть много других неотложных проблем. К тому же лекции, дела по кафедре астрофизики и бесконечные университетские дела.

Амбарцумян снова мысленно возвращается к обзору фронта астрономической науки.

Виктор Амазаспович вспоминает взятое им на заметку высказывание Джемса Джинса: «Мы можем понимать Вселенную сегодня, только если думаем о ней как о создании чистого математика в терминах чистой Мысли. Она становится чистым парадоксом, если мы пытаемся представить ее в виде механической модели».

Ему вспоминается семинар в Харькове летом 1930 года. Туда приезжал молодой английский математик Урзелль. У него были совершенно потрясающие способности. Одну задачу, касавшуюся вопроса об инвариантности уравнения в конечных разностях по отношению к некоторым преобразованиям, он решил в день своего приезда, не просидев минуты: ходил по комнате, решал, гулял по городу, решал. И решил! Но жаль, что многие математики идут от математики к явлениям природы и жизни, а не от жизни к математике.

Мысли, обежав по большому кругу, возвращаются к трагическим событиям. Смерть брата — первая утрата из числа самых близких. Смерть профессора А. А. Белопольского… Обе утраты тяжелы. Но что же делать?

Пока мы живем, должны заниматься созиданием.

В 1941 году, на второй день после объявления войны, коммунист Амбарцумян явился к военкому Васильеостровского района в Ленинграде с просьбой направить его в действующую армию.

— Вы бы подождали до призыва, — сказал военком, — а то ведь я не знаю, как поступить с вами!

Но, столкнувшись с упорством профессора, военком направил его в одну из частей действующей армии в окрестностях Ленинграда.

Когда В. А. Амбарцумян вошел в помещение, где находились красноармейцы, в том числе несколько человек, хорошо знавших его, поднялся шум, раздались голоса: