Николай Самохин - Рассказы о прежней жизни

Увидев нас (я-то думала меня только), он разулыбался:

— О! Сейчас козлик прыгнет! Он у нас дрессированвый, — и подмигнул мне. — Верно?

Я оглянулся — позади стоял Витя. Вид у него, и правда, был какой-то укрощенный; штаны длинные, наползающие на ботинки, — не вчерашние октябрятские трусики; глаза светились робким любопытством: а что это тут такое, а?

Надо было что-то делать. Немедленно. Мыло уже и руку мне на плечо положил, и нажал слегка: скомандуй ему, дескать.

— Этот, что ли? — пробормотал я. — Да ну… куда ему. Слабо.

«Догадайся же ты, морда! — мысленно умолял я Витю. — Смикить!»

Черта с два он догадался. Стоял, простодушно моргал глазами. Даже соизволил честно сознаться:

— Наверное, ты прав: мне такое расстояние не перепрыгнуть. Во всяком случае я еще ни разу не пробовал.

У меня аж зубы заныли: спрашивали его тут, зайца, — сможет — не сможет! Я выдернул плечо.

— Ты, фрайер! — грубо сказал Вите. — Подержи сумку… Учись, пока я добрый.

Места для разбега на этой стороне было мало, а противоположный берег оказался чуть выше: я не долетел, упал животом на бровку и, ко всеобщему ликованию, сполз в траншею. Воды в ней оказалось по грудь.

Пацаны взвыли:

— У-у-у!

— Ныряй с головой!

— Давай вразмашку!

Под их улюлюканье я перебрел траншею, рявкнул на Витю:

— Дай руку! Выпялился…

Он помог мне выбраться, посочувствовал:

— Надо было сразу брюки снять.

— Тебя не спросили!

Я вылез из штанов, зло отпихнул их ногой, разбежался снова — и перемахнул траншею.

Пацаны стихли. Сгрудились на бровке, таращились на меня.

И Мыло смотрел. Задумчиво щурился — соображал, наверное: чего это я так уродуюсь?

Ну, глядите, глядите! Я отошел подальше, прицелился и — э-э-ээх! — полетел прямо в толпу.

Прыгуны ухнули в стороны.

Мыло хладнокровно отступил на шаг.

С крыльца школы дежурный звонил в колокольчик.

Мыло, уходя, оглянулся, долго посмотрел на меня. Я видел это краешком глаза, но головы не поднял — выжимал штаны.

— Давай помогу, — вызвался Витя.

Вдвоем мы кое-как выкрутили мои штаны. Но все равно они остались влажными. А главное, так были перемазаны глиной, что идти в них на урок я и не подумал.

— Куда ты теперь? — спросил Витя.

— На кудыкины горы, — буркнул я, поднял сумку и пошел прочь.

— Послушай! — крикнул Витя. — Нельзя же так!.. Подожди!

Я не ответил.

Что-то вдруг громко булькнуло у меня за спиной. Я оглянулся — Вити не было на берегу. «Прыгнул, псих!» — догадался я.

И правда — Витя бродил там, под стенкой траншеи. Ему вода доходила до подмышек. Я сел на землю (штаны можно было теперь не беречь): интересно посмотреть, чем это кончится.

Витя отыскал на той стороне бережок пониже, выкарабкался сам, улыбнулся:

— Назад я, пожалуй, смогу.

— Прыгай, где поуже, — посоветовал я.

— Нет, только здесь! — Витя гордо выпрямился, как вчера и классе. — Пусть даже не перепрыгну, но трусом никто не назовет.

Ой-ёй-ёй! Про таких красивых дураков мне только в книжках читать доводилось.

— Штаны хоть сними тогда.

Штаны он снял. Скомкал их, перебросил мне. Потом и сам перепрыгнул. Плюхнулся, как лягушка, на живот — но перепрыгнул. И встал — довольный.

— Что же ты сразу их не снял? — ехидно спросил я. — Раз умный такой.

Витя пожал плечами, посмотрел с сожалением на свои брюки, которые были теперь не лучше моих:

— Не хотелось бы, конечно, огорчать маму.

Он так и произнес: не «от матери попадет», а — «не хотелось бы… огорчать». Я подумал маленько.

— Ладно. Пошли к нам. У меня мать добрая.

— В принципе, — сказал Внтя, шагая рядом со мной, — моя мама тоже не злая. Но дело в том, что это единственные мои брюки, и она только вчера вечером их дошила.

Я остановился:

— Так ты из-за этою, что ли, пришел вчера… такой? Витя кивнул.

— Ну и… не ходил бы совсем. А то — приперся.

— В принципе, — сказал Витя (все у него было в принципе), — человеку вовсе не обязательны брюки. Люди рождаются голыми, это их естественное состояние. В Африке, например, все ходят в одних набедренных повязках.

Нет, точно, — он ненормальный был. Я представил, как бы Витя заявился в школу в набедренной повязке, и скис от смеха.

Витя поморгал:

— Ну, не поголовно все, конечно… Бедуины ходят в бурнусах.

Дома мать выполоскала наши брюки и рубашки, выговаривая сокрушенно: «Ну, идолы! Вот ведь как устосались, идолы!» — разбросила их на веревке сохнуть.

— Теперь жди, — приказала Вите. — Голяком-то куда пойдешь… Ты хоть чей такой, что-то я тебя раньше не видела? Как звать?

— Бедуин его звать, — опередил я Витю.

— То-то, что бедуин, — согласилась мать. — Черти! Отхлестать бы вас штанами этими.

Мы забрались на крышу сараюшки, расстелили там старый отцовский дождевик, загорали. Витя сказал:

— В принципе, мы с тобой могли бы стать друзьями. Если бы не одно обстоятельство…

— А не в принципе? — окрысился я.

Нет, поглядите какой! Он раздумывал, оказывается! стоит — нет со мной дружить? Как будто я напрашивался.

— Ты все-таки кого-то боишься. — объяснил Витя. — И, кажется, я догадываюсь, кого. Мыльникова, да? Я прав?

Эх, как мне захотелось смазать ему по соплям! За его правоту.

Но Витя был у меня в гостях. И штаны его все еще сохли на веревке — не скажешь: «Пошел ты отсюда со своей дружбой!»

Я только плюнул:

— Кажется ему!.. Да ты знаешь, кто такой Мыло?

— Ну, кто же он такой? — насмешливо, как взрослый маленького, спросил меня Витя.

— Кто, кто… — хмуро буркнул я, жалея уже, что проговорился.

Пятиться, однако, было поздно: Витя, пожалуй, снова начал бы гадать — чего я не договариваю, кого опять боюсь?

Пришлось рассказать ему про Гошку Мыльникова: про то, как он защитил меня от Васьки Зюкина, про его «братьев» и его команду.

Рассказывал — словно оправдывался в чем-то.

Витя оживился:

— Ну, правильно! Так я и знал!

— Что ты знал? — отвернулся я, уныло понимая: не о том я ему. Не рассказал ведь, что Мыло приговорил его к «дрессировке». Не смог почему-то. И сам получился такой уж… перед Васькой дрейфил, у Гошки просил защиты.

Витя поднял прошлогоднюю сухую соломинку, отломил кончик — со спичку:

— Вот! Это Зюкин.

— Ух ты, страшный какой, — кисло пошутил я. Витя не заметил насмешки — торопился.

— А это — Мыльников! — отщипнул от соломинки кусочек подлиннее, положил рядом с «Васькой». — Мыльников побил Зюкина — так?

— Ну, так.

— Но кто-то другой побьет Мыльникова! — у Вити азартно блестели глаза. — Кто тут у вас может с ним справиться? Отцы только не в счет.

— Да понял, — я задумался.

Витя нетерпеливо ждал. Он уже приготовил соломинку — длиннее двух первых.

— Ирод побьет, — предположил я. — Если захочет.