Борис Полевой - До Берлина - 896 километров

Мы с ним ведем политические и даже, я бы сказал, философские разговоры, пытаясь осмыслить все то необыкновенное, что происходит вокруг нас.

Словацкое восстание, несомненно, одна из самых героических страниц второй мировой войны. Героическая, своеобразная. Немногочисленный народ этот — язык не поворачивается назвать его маленьким — в центре Европы, окруженный со всех сторон гитлеровскими войсками, смело поднимает восстание против своего могущественнейшего врага. Борется за свою свободу с поражающим упорством, как не боролась в эту войну ни одна из больших западных нации. В восстании этом пока что, я подчеркиваю для себя это «пока», сотрудничают, пока плодотворно сотрудничают прогрессивные силы и их тоже пока очень далекие попутчики, настраивающие свои приемники по лондонским позывным. Действительно, странно видеть в этой борьбе рядом с Шмидтке или Швермой подтянутого сурового генерала Гальяна, полковника Миллера — типичных буржуазных военных, получивших свои чины и звания от карманного президента попа Тиссо. Этот поп-президент — старая хитрая лиса, которая в целях демагогии, чтобы покорить умы крестьян, ездит служить в приходскую церковь родного села, завернув себе на дорогу курицу и десяток яиц вкрутую. Но Тиссо уже за линией образовавшегося фронта, и его военачальники пока сотрудничают с коммунистами. Сотрудничают, вероятно, потому, что коммунисты выдвигают в восстании такие привлекательные лозунги, что их нельзя уже ни объехать, ни обойти. Несомненно, что армия генерала Монтгомери, все еще топчущаяся на Британских островах, этим буржуазным военным гораздо ближе по духу, но обстоятельства заставляют их контактоваться с войсками маршала Конева, ведущего сейчас битву на границе Словакии у Дуклинского перевала, в составе которых сражается и героический Чехословацкий корпус генерала Людвика Свободы.

Как бы интересно можно было обо всем этом рассказать читателям «Правды», но Шмидтке прав: корреспонденции передаются по радио открытым текстом. Шифром мы не располагаем. Да и как их зашифруешь? Наши многоречивые творения — не разведсводки и не боевые донесения. Пробуем посылать их с летчиками, но, кажется, ничего не выходит. По два-три рейса совершают ребята за ночь, им не до наших сочинений и корреспондентских забот.

Сегодня повезло. Познакомился с интереснейшим человеком, вероятно, самым ярким на этой вавилонской башне идей и политических направлений, какой является Словацкий национальный совет, башни, в фундаменте которой, однако, лежат монолиты, заложенные коммунистами. Это тот Ян Шверма, о котором говорил Шмидтке.

Знакомство состоялось неожиданно. Утром я узнал в «маленькой» "Правде", что на деревообрабатывающем заводе будет большой митинг рабочих. Туда как раз собиралась девушка-фотокорреспондент. Согласилась меня подбросить. И мы погрузились в ее крохотную, похожую на консервную банку машину, которая вся звенела и дребезжала на ходу. Митинг собрался на дворе в обеденный перерыв. Рабочие расположились на штабелях досок и бревен, вынули из сумок свертки с бутербродами, бутылки молока или пива. Организаторы хлопотали возле грузовика, которому предстояло выполнять роль трибуны. Потом у импровизированной этой трибуны появился высокий, плечистый, но очень худой человек в теином плаще, кепке, с шеей, которая, несмотря на теплую осеннюю погоду, была закутана белым шарфом. При его появлении зааплодировали. Подпрыгнув, он легко перескочил борт грузовика и через минуту уже говорил, опираясь на крышу кабины. Он снял кепку, открыв свою продолговатую, с большими залысинами голову, и, говоря, стал размахивать этой кепкой, зажатой в кулаке. Голос у него был глухой, говорил быстро.

Я улавливал лишь смысл его слов, и смысл этот, признаюсь, меня удивил.

Газеты всех толков, в том числе и «маленькая» «Правда», на все лады рассказывали о победоносных боях, о том, как растет партизанская территория, о переходе на сторону повстанцев новых и новых частей, словом, об успехах восстания. Этот высокий худой человек, на бледных щеках которого пылал слишком яркий румянец, тут, на массовом митинге, говорил как раз о трудностях восстания, о ярости немецких контратак, о тех зверствах, которые творят гитлеровцы, когда им удается занять населенные пункты на партизанской территории. Мы, разумеется, обо всем этом знали от моего тезки подполковника Николаева, но то мы, а тут шел массовый митинг, и он своей откровенной речью буквально заворожил аудиторию. Забыты завтраки. Все слушают, напряженно вытянув шею, в иных местах речи по аудитории проходит шумок, будто порыв ветра касается деревьев.

— Кто же это? — спросил я спутницу, которая покидала меня, чтобы сделать снимки, а сейчас снова меня отыскала.

— Как, вы не знаете? Это же и есть Ян Шверма.

Так вот он какой!

В конце речи, там, где ораторы чаще всего бросают на закуску какую-нибудь припасенную заранее бодрую цветистую фразу, он, не меняя интонации, сказал:

— Товарищи, наше восстание, наше дело в опасности. Все на защиту восстания!

Сказал, отошел в сторону, обтирая со лба и с лица обильный пот, а потом закашлялся, кашлял тяжело, закрыв рот платком. И уже кто-то другой призвал рабочих вступать в ряды повстанцев, браться за оружие. Но действенность первой речи была большая. У грузовика появилось несколько человек, желающих сейчас же ответить на этот призыв.

В Бистрине Шверму нелегко поймать, поэтому я протиснулся через кольцо окружавших его людей. Протиснулся и рекомендовался.

— А, вот вы какой, слыхал о вас, слыхал. Ну, будем знакомы, коллега. Вам ведь до Бистрицы? Вот и отлично, едемте вместе. Пока нас довезут, и поговорим.

Сели в машину, в блестящую лаком «татру», принадлежавшую директору завода.

— Это хорошо, что вы здесь. Когда я улетал из Союза, товарищ Готвальд мне говорил, что не худо было бы обобщить опыт подготовки восстания, в котором коммунистам удалось сплотить все национальные силы. Наш Национальный совет, это, так сказать, Ноев ковчег. Как вы, русские, говорите, всякой твари по паре. Но мы, коммунисты, имеем в руках пятьдесят один процент акций. И пока, как вы видите, можем вводить движение в правильное, в единственно правильное русло, — И снова прозвучала мысль, уже однажды слышанная от Шмидтке: — Об этом стоило бы написать. Может быть, наш маленький опыт пригодился бы коммунистам других оккупированных стран.

Говорил он по-русски довольно чисто, и небольшой акцент придавал его речи особый аромат.

— А каково сейчас положение?

Он вопросительно взглянул на меня. Подумал. И вдруг я услышал:

— Тяжелое… Нет, нет, восстание развивается. Но мы с вами коммунисты и, следовательно, должны смотреть правде в глаза… Вы знаете, что немцы срочно стягивают в Словакию новые и новые части… Ваше наступление у Дукли продолжается, но части восставшей словацкой армии, которые по договоренности с вашим командованием должны были бы. наступать навстречу вашим войскам, увы, своей задачи не выполняют… Им, по-видимому, не по силам одолеть очень уплотнившийся немецкий фронт. Наши войска и Чехословацкий корпус, взаимодействующий с ними, не получают обещанной поддержки, — Собеседник болезненно поморщился, будто от зубной боли. — Немцы тащат сюда новые дивизии, а этот лондонский стратег генерал Виест не хочет взаимодействовать с партизанами. Он, видите ли, за, войну по воинским правилам, за джентльменскую войну…