Борис Полевой - До Берлина - 896 километров

Характерно, что о Словацком восстании, о его судьбе мой собеседник спросил только вскользь и то лишь в связи с тем, что, по его мнению, группе словацких самолетов, с которой летел и я, повезло, так как на эти немецкие по своему силуэту машины чуть было не обрушили огонь все батареи противовоздушной защиты Львова.

В отличие от коменданта-стратега командующий фронтом маршал И. С. Конев проявил к восстанию, его силе, его кадрам, его судьбе большой интерес. Попросившись к нему на прием, я передал ему приветы от Яна Швермы, Карола Шмидтке, передал их благодарность войскам фронта за деятельную помощь. Маршал был очень занят. Его адъютант полковник Саломахин просил не затягивать визита и показал длинный список дел и бесед, намеченных командующим на этот день. Но события, происходящие в тылу левого фланга фронта, маршала, несомненно, интересовали. Расспросил подробно о силах партизанских бригад, уходящих в горы, о настроении Шмидтке, о здоровье Швермы, о поведении генералов Гальяна и Виеста.

— Был и у нас тут тоже один из Лондона. Его чехословацкое правительство, сидящее в Лондоне, определило командовать Особым чехословацким корпусом вместо генерала Свободы… Вместо боевого генерала… Оказалось, он только по карте, не выезжая из своей штаб-квартиры, и умел воевать… Пришлось отстранить его к чертовой матери и вернуть корпус Свободе.

Как я убедился, по существу я почти ничего нового не сообщил командующему. Он хорошо был осведомлен об обстановке там, в тылу врага за гребнем Татр.

О предстоящей операции на сандомнрском плацдарме спрашивать не стал. У маршала, если повезет, можно было узнать, что было и как произошло, но никогда о том, что будет, что замышляется, планируется. Он сказал только:

— Мы не зря вас вызвали. Скоро у вас будет о чем писать. — И добавил: — Признаюсь, мне никогда за всю войну не приводилось сосредоточивать такую массу войск и техники.

Вспомнив коменданта-стратега, его мечту об участии нашего фронта в штурме Берлина, я все-таки решился спросить, не изменилась разгранлиния между фронтами, нет ли у верховного командования такого намерения. Маршал скупо улыбнулся:

— Какой советский солдат не мечтает о штурме гитлеровского логова? Сандомирский плацдарм действительно является сейчас пистолетом, нацеленным в висок врага, но не пытайтесь забегать вперед времени. Учтите, противник против нашего плацдарма выставил огромную силу. Весь этот район укреплен в несколько обводов — видите? — Он развернул одну из карт и показал разведанную схему немецких укреплений. — Немецкий солдат еще крепок, без приказа не отходит, соединениями, выставленными против нас, командуют очень опытные генералы. А ведь тут дело пойдет о немецкой земле. Умение будет помножено на фанатизм. Борьба предстоит жесточайшая. Поэтому не гадайте-ка вы на кофейной гуще. Пустое это для военного человека занятие. Никчемное.

Он со стуком положил карандаш на стол. Я стал прощаться. И уже вслед услышал наказ:

— Нет ничего вреднее, чем недооценивать силы врага. Но мы вас не зря вызывали: готовьтесь к большим делам.

За четыре года знакомства я привык взвешивать все, что говорил этот немногословный человек. Дважды повторенное "не зря вызвали", несомненно, означало, что скоро начнется крупная операция.

На нашу корреспондентскую штаб-квартиру я приехал уже поздно. Все материалы и в "Комсомольскую правду" и в Совинформбюро были переданы, так пока что — мелкие материалы, как мы говорим, «сосульки», о местных стычках, воздушных боях, поисках разведчиков. Крушинский, обмотав щеку мохнатым полотенцем, маялся зубами — продуло в самолете на обратном пути. Пани Ядзя пользовала его шалфеем. Шабанов под гитару исполняя ставший теперь уже необыкновенно популярным солдатский вальс "С берез, неслышен, невесом…". Майор Навозов и пан Чеснык пыхтели над шахматной доской.

Крушинский уже выяснил точно, что наш корреспондентский коэффициент полезного действия во время Словацкого восстания был равен коэффициенту полезного действия паровоза: пять процентов, не больше. У него прошло три корреспонденции, у меня две. Но друг мой не унывал, его теперь все больше захватывала мысль написать на этом материале роман. Нежно пестуя свою раздутую щеку, он вслух мечтал о том, как выведет он в этом романе и коварного попа-ханжу Тиссо, и Виеста с Гальяном, и, конечно, Шверму, Шмидтке, Егорова, Осмолова — всех этих колоритных участников восстания. Рассказывая, он позабыл боль и даже заулыбался.

— "Горный поток", а? Как? Отличное заглавие, просто чудесное. Оно мне еще там, в Бистрице, в голову пришло…

— с особой выразительностью пропел Шабанов, как бы утверждая идею романа "Горный поток".

Узнав о моем прилете, зашел Виктор Полторацкий. Несколько дней назад он выезжал во Львов хоронить Трошкина. От него я узнал подробности печального происшествия. Трошкин действительно был убит, ведя бой с бандеровцами. Возле его тела валялись стреляные гильзы. В происшествии этом была одна странная деталь. Обычно бандеровцы забирали у убитых документы, офицерскую форму. У Трошкина взяли только оружие и фотоаппараты. Залитый кровью партбилет был извлечен из левого кармана гимнастерки.

— Виделся с командующим? Что он говорит? — поинтересовался Полторацкий, — Скоро начнется?

— На этот счет он ничего не говорит. Сказал только: вовремя прибыли. Это значит, пора нам, други, передислоцироваться на запад. Поближе к войне. Может, завтра и тронемся, как, хлопцы? А?

— Нам будет без вас так скучно, паны офицеры, мы так полюбили вас, — пропела пани Ядвига.

— Нам тоже, тем более что все мы до сих пор жалеем, что так и не удалось отведать обещанных нам домашних колбас и кабаньих окороков, — сострил сквозь полотенце Крушинский.

— Давайте тронемся завтра утром, — как бы подытожил наши намерения Навозов, безжалостно тесня противника на шахматной доске.

Капитан Устинов был на сандомирском плацдарме, и я очень жалел — не терпелось проявить скорее пленку со снимками, сделанными в Словакии. Фотограф я жалкий, но чем черт не шутит, пока бог спит. Может, что и получилось.

Два дня Петрович возит меня по частям, расположенным по кромке сандомирского плацдарма. Действительно, войск в лесах напихано столько, что все семьдесят километров фронта кажутся единым воинским лагерем. Строевые части, танки, артиллерия всех калибров, саперы со своим сложным хозяйством, мостовики с громадными понтонами, наверное, сотни тысяч людей. И как научились воевать: все скрыто, и не только с дороги, но и с воздуха вряд ли можно что-либо заметить.