Михаил Бубеннов - Орлиная степь

Бригада только и ждала сигнала — в два счета собралась у палатки, вокруг обеденного стола, сбитого из сосновых досок. Как раз к этому времени огромная черная туча встала над Заячьим колком. Степь вокруг потемнела, березы, только что нежно полоскавшие свои висячие ветви в текучем воздухе, тревожно, выжидающе замерли, два ошалелых чирка, точно выпущенные из пращей, низко над землей пронеслись мимо стана.

— Вот и тучи пошли над нашей бригадой, — знакомым всем мрачновато-шутливым тоном изрек Костя Зарницын.. — Я же говорил: того и гляди соберется гроза.

— А дождя надо бы, — рассудительно заметил Григорий Холмогоров. — За всю весну ни одного. Обмоет землю, сгонит с нее плесень—вот тогда она быстро зазеленеет.

— Работать надо, а тут дождь!

Пока собиралась бригада, Леонид переводил изучающий взгляд с одного лица на другое, стараясь уловить, с каким настроением люди готовятся взяться за дело. «Понимают ли они, какая беда стряслась с бригадой? — вместе с тем думал он, затаивая свои вздохи. — Остаться без такого трактора! Думают ли они, как быть?» Почти на всех лицах лежала тень озабоченности или даже тревоги, особенно приметная при сумеречном свете, царившем в степи, а собирались все на бригадное собрание с той хорошей, едва сдерживаемой возбужденностью, которая есть начало всех начал. У Леонида немного отлегло от сердца.

Когда бригада была уже в сборе, Багрянов заметил, что из-за угла кухни высунулось свисающее, как у сеттера, серое ухо старенькой солдатской шапки и блеснул зеленоватый глаз.

— Эй, Петрован! — вдруг крикнул Леонид. — Ты чего же там прячешься? Иди сюда, слушай!

Все поняли, что Багрянов берет паренька в бригаду, и обрадованно, разноголосо принялись зазывать его в свой круг. Петрован был даже несколько напуган таким внезапным счастьем и поместился среди ребят, на удивление, не сразу, а опасливо озираясь; его веснушчатое лицо с красноватым загаром некоторое время излучало не столько радость, сколько то затаенное страдание, с каким добывалась эта радость.

— Ничего, Петрован, ничего! — поняв состояние парнишки, ободрил его Леонид. — Вот таким же и я прибился к нашим танкистам и стал сыном танковой бригады. Ничего! Видишь, какой дядя вырос? Так вот, Петрован, — продолжал он вдруг несколько торжественно, — а ты, если хочешь, станешь теперь сыном тракторной бригады. Согласен?

— Сыном? — не сразу сообразил Петро-ван. — Я согласен, — добавил он тут же шепотом, растерянно опуская глаза.

— Думаю, не возражаете? — спросил Леонид, обращаясь к бригаде. — Берем парня.

— Берем! — в лад ответили разные голоса.

В бригаде все были детьми войны, и неожиданный случай с Петрованом вдруг оживил в их' памяти детские годы, воскресил забытые чувства. Никакие слова не могли бы сделать того, что сделало предложение Багрянова назвать Петрована сыном тракторной бригады, — лица у всех внезапно стали суровыми и темными, будто от тучи, проходящей над Заячьим колком, повеяло пороховой гарью.

— Ну что ж, друзья, начнем? — спросил Леонид, вполне успокоенный настроением своей бригады. — Последнее наше собрание было накануне выхода в Лебяжье, тогда мы только мечтали о такой вот жизни в степи, — напомнил он и обвел рукой стан. — Сколько же это прошло? Десять дней?

— А воды утекло много, — сказал кто-то из круга.

— Весна, половодье, — с улыбкой пошутил Леонид и продолжал: — Все вы, друзья, помните, как на последнем собрании мы взяли обязательство вспахать и засеять весной тысячу двести гектаров целины, а потом поднять еще тысячу восемьсот — под пар. Обязательство большое, особенно для весны…

— Все помним, — сказал Костя Зарницын.

— Теперь мы остались без самого мощного трактора, — продолжал Леонид. — Когда его вытащат— неизвестно. Вряд ли скоро… Как же нам теперь быть? Как нам выполнить свое обязательство? Оно ведь даже в газете опубликовано…

Немалых усилий стоило Леониду выговорить все это ровным, сдержанным голосом: воспоминания о затопленном тракторе всегда вызывали у него приступы бессильной ярости. Но, закончив свое слово и вроде бы истратив все силы на то, чтобы сдержать себя, Леонид внезапно побледнел и, не желая того, опустился на скамью. Несколько секунд он торопливо и, казалось, испуганно обтирал платком лоб…

В это время из тучи, закрывшей весь небосвод над Заячьим колком, упало на стол несколько крупных капель дождя.

— Устанавливает норму высева, — пошутил Соболь при общем молчании.

— Вот сейчас как даст узкорядным! — тут же припугнул Костя Зарницын. — Кратковременно, до вечера!

— Дождя не будет, — возразил Черных.

— Товарищ бригадир, можно? — спросил Григорий Холмогоров, приподнимаясь, и на его добром, но невеселом, сером лице на секунду сузились холодноватые глаза. — О беде все мы тут думали. Как не думать! И нас, признаться, вот так же прошибало потом! А что тут придумать можно? У нас пять тракторов… Будем давать на каждый сверх нормы по два гектара — вот и выйдет, что наш «отец» вроде и не сидит в Черной проточине, а вместе со всеми в борозде! Вот и все мое слово!

— Не испытали броду, а полезли в воду, — неожиданно пробурчал себе под нос всегда задумчивый и скрытый Виталий Белорецкий, удивив бригаду не тем, что сказал, а тем, что заговорил о деле.

— О чем это ты? — медленно обернувшись, спросил его Холмогоров.

— Погнались за модой!

— Совсем непонятно!

— Я говорю, еще не пробовали, как работать на целине, а уже дали обязательство, — нервно и, к удивлению всех, не очень вежливо заговорил Белорецкий. — У нас везде такая мода: непременно дай слово, что, перекроешь нормы! Если работаешь и знаешь дело — пожалуйста, давай! А тут совсем другой случай. Дали обязательство, когда еще и в глаза-то целины не видели! Нечего сказать, отчудили! Нормы не берутся с потолка, а устанавливаются знающими людьми, на основе опыта. А мы вон что: без всякой пробы, а уже взялись перекрыть нормы! Разве это серьезно? Ну ладно, мы по глупости взяли обязательство, а зачем же писать о нас в газете? Зачем поощрять глупых? Вот начнем пахать, тогда видно будет, может и норму не вытянешь! Здесь ведь все-таки целина!

Случай был и впрямь необычный, а потому кто-то из ребят тут же поддержал Белорецкого:

— Все может быть! Норма тоже немалая.

— Уж лучше, конечно, без хвастовства.

— Лежать и так не будем! Только начать! Почему-то внутренне не соглашаясь с Белорецким, Костя Зарницын между тем ради озорства немедленно не только поддержал его, но и постарался сгустить краски.

— Погодите, еще хватим здесь горя! — сказал он, весело подмигивая. — Эту целину сроду здесь не пахали! Вот здесь, около колка, она еще не очень крепкая, а поди-ка подальше — на ней куртины этого… карагайника… Там засадишь плуг — наплачешься!