Олег Селянкин - Вперед, гвардия!

Норкин внимательно смотрел на Днепр, сквозь лёд стараясь разгадать характер реки… Отсюда, с горки, река видна на несколько километров. Почти под прямым углом подходит Днепр к Владимирской горке, ударяется о неё, поворачивает и стремится дальше. Ниже города — два моста: Дарницкий, по которому идут эшелоны, и второй — цепной. От него уцелели только каменные быки. Эти мосты мало интересовали Норкина: в другую сторону — к северу — вели его пути-дороги. Там виден третий мост, обрушившийся всеми фермами в реку. Их стальные балки клыками торчали из-подо льда. Есть там проход или нет?..

Вот и Подол. Лепятся дома на крутом спуске и разбегаются по равнине, словно сползая к реке. Где-то там, в затоне, стоят катера. Норкин поправил отвороты шинели, критически посмотрел на потускневшие ботинки и начал осторожно спускаться с горки по обледеневшему тротуару.

Чем ближе Днепр, тем больше моряков. Некоторые из них неторопливо идут в город, но большинство спешит куда-то. И ни одного знакомого! Неужели здесь волжан нет?.. Что ж, возможно: фронт велик. Одно немножко обидно: бежит мимо матрос, развеваются у него за спиной черно-оранжевые гвардейские ленточки, а не знает его Норкин. Новичок… Хотя почему новичок? Может быть, этот матрос уже не раз бывал в боях и кровью заслужил почетное звание гвардейца?.. Все может быть.

Норкин рванул на себя дверь проходной, вошел в узкий коридор. Вахтенный подался ему навстречу и замер.

— Что как на привидение уставился, Копылов? — усмехнулся Норкин. — Ни здравствуй, ни прощай так и не скажешь?

— Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант! — так рявкнул Копылов, вскинув автомат «по-ефрейторски на караул», что из окошечка бюро пропусков выглянул дежурный.

— То-то! — усмехнулся Норкин, очищая снег с фуражки и шинели. — ещё раз прозеваешь начальство — жизни не дам!

— Есть, начальство не прозевывать! — с особой лихостью ответил Копылов и прижился к стенке, уступая дорогу.

На берегу Норкин увидел катера, и показалось ему, — что пахнуло на него свежестью воды, знакомым запахом краски и мокрых тросов. Казалось, ещё немного — и раздастся знакомый плеск волны… Но это только казалось. Красные днища катеров покоились на клетках. Не вился дымок из труб, не было заметно движения на палубах. Только несколько вахтенных с красно-белыми повязками на рукавах полушубков уныло поглядывали на город, растворяющийся в снежной пелене. Норкина раздражали безмолвные, безжизненные катера и сонная одурь, борясь с которой томились вахтенные на своих постах.

Не привык Норкин к такому виду своих катеров, к этому безразличному, скучающему выражению на лицах вахтенных. Ведь не на других, а на этих катерах, не с другими, а с этими матросами работал он на сталинградских переправах, утюжил минные поля. И всегда матросы душу вкладывали в дело.

Невольно вспомнились последние месяцы траления на Волге. Немцы сбросили в реку самые различные мины. Одни из них взрывались от магнитного поля парохода, другие — от шума его винтов или боя колес, а третьим — подай то и другое вместе! Трудно было бороться с этими минами, а ведь осилили! Сами заготовляли себе топливо, ежеминутно могли погибнуть, но никогда не видал Норкин такого безразличия на лицах матросов. Даже не верится, что вот этот сгорбившийся вахтенный и есть тот моторист Жилин, который предложил ощупывать мели жесткими тралами и первый полез в воду, чтобы осмотреть подозрительный предмет, за который задел трал.

Интересно, о чем сейчас так сосредоточенно думает Жилин?

Норкин отвернулся от катеров, зашагал к казарме, поднялся на крыльцо и открыл дверь. У входа незнакомый матрос со штыком на поясе. Он долго вертел в руках удостоверение Норкина, несколько раз сличал фотографию с оригиналом и вдруг крикнул:

— Смирно! Товарищ капитан-лейтенант! Дневальный по первому отряду бронекатеров старший матрос Незнайко!

— Вольно!

А по коридору уже бежал офицер, придерживая рукой подпрыгивающую кобуру. Норкин усмехался и ждал его.

— Товарищ капитан-лейтенант, — тихо говорит Селиванов, и не поймёшь, то ли от радости, то ли от неожиданности не может он больше сказать ни слова и лишь часто-часто моргает длинными ресницами.

— Здравствуй, Лёня.

— Здравия желаю… Здорово, чертушка! Пойдем ко мне в дежурку, пойдем! Посидим, поговорим! А ты, Незнайко, чуть что — просигналишь! — Лёня сыпал словами, обнимал Норкина, подталкивал его.

— Подожди, Лёнчик. Сначала Чигареву покажусь.

— Нет его! Сразу после завтрака ушел с Ковалевской в кино, ведь сегодня воскресенье!

Это сообщение неприятно кольнуло. И года не прошло, а она уже с другим Да и Володенька тоже хорош! Задрал хвост морковкой, побежал за юбкой, дивизион бросил. — Ознакомь меня с размещением личного состава, — сказал Норкин и неторопливой хозяйской походкой зашагал по коридору.

Но так и не удалось Норкину в этот день осмотреть свои владения. Едва они с Селивановым вошли в первый кубрик, как попали в настоящее окружение: матросы спрыгивали с нар, спешили к ним изо всех углов. Конечно, это было нарушением устава, однако Норкин не мог и не хотел поступать иначе: он пожимал руки, протянутые со всех сторон. Только начали немного успокаиваться — дверь настежь, и новая группа матросов во главе с Никишиным ворвалась в кубрик.

— Здравия желаю! — кричит Никишин, локтями пробивая себе дорогу.

Много знакомых лиц, но есть и такие, которые Норкин видит впервые. Эти матросы раньше не служили с ним и пришли просто из любопытства, им не терпелось поскорее увидеть свое новое начальство. С ними Норкин сам старался заговорить, чтобы хоть немного ознакомиться со своими новыми подчиненными. Вспоминали Волгу, товарищей, оставшихся там, делились впечатлениями последних дней и даже просто зубоскалили.

Здесь, в матросском кубрике, Чигарев и нашел Норкина.

Поздоровавшись, Чигарев предложил:

— Может, ко мне пройдем, Михаил Федорович? Кабинет у Чигарева просторный. «Словно специально для оперативок приспособлен», — подумал Норкин. Большой письменный стол солидно расположился в углу, а на нем — обыкновенная ученическая непроливашка. Четыре колченогих стула, кровать под серым одеялом — вот и все убранство жилища командира дивизиона.

— Бедновато живешь.

— И не говори! — живо откликнулся Чигарев. — Семенов и это конфисковать хочет для дома начсостава.

— Какой Семенов?

— А наш, с Волги. Он здесь тылом заворачивает… Дела когда принимать будешь?

— Сейчас. Коротенько сообщи общую обстановку, а подробнее — у дивизионных специалистов узнаю… И ещё одно, Владимир Петрович… Останешься со мной работать?

— Нужен, что ли? — тихо спросил Чигарев, стараясь скрыть волнение.