Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

Но теперь получается сплошное «бы»: «было бы», «мог бы», «пусть бы»… После этой рецензии, после этого фельетона с Птушковым уже не поговоришь. Хорош все-таки редактор «Старгородской правды». Сам рецензию не напечатал, — указание секретаря обкома выполнил. Но сообщил в центральную газету, и вот, пожалуйста, — фельетон о нем, об Огневе, о зажимщике критики! «Высокий покровитель», Огнев вновь и вновь перечитывал и это заглавие фельетона, и отдельные его места, в которых рассказывалось, как он вызвал редактора «Старгородской правды», как потребовал оттиск критической статьи о сборнике стихов Птушкова, как положил ее под сукно.

Целый сговор, целый сговор! Огневу виделись мрачные групповщики в лице редакторов «Стар-городской правды», «Старгородского комсомольца», ответственного секретаря писательского отделения Баксанова, его заместителя поэта Залесского, художника Тур-Хлебченко, композитора Горицветова, еще доброго десятка беспокойных, неуживчивых людей. Сидели поди вместе, сочиняли этот пасквиль, потирали руки, предчувствовали удовольствие. А того не поняли, какой груз несет на своих плечах тот, о ком они так презрительно отзываются: «Высокий покровитель».

Часы ударили два. Огнев обождал минуту, нажал на кнопку звонка. Вошедшего секретаря спросил:

— Ко мне никого нет?

— Пока нет.

— Как только появится поэт Птушков, сразу же впустите.

Он подождал с полчаса, позвонил в Союз писателей.

— Товарищ Залесский? А Баксанов где? Все еще в колхозе? Второй же месяц на исходе! Да что это он такое? А вы звонили ему? Ну ладно, ладно, понятно. А Птушков?.. Связались с ним? Лично? К четырем, значит? Ну хорошо, хорошо. Обождем.

«Разгильдяй, — подумал он о Птушкове с неприязнью. — За него бьешься, его спасаешь. А что в ответ? В ответ одно хамство». Он бы разбушевался, наверно, в своем большом кабинете. Но его вниманием все больше завладевала только что возникшая мысль о групповщинах. Баксанов, правда, вот уже скоро два месяца, как сидит в Заборовье с архитектором Забелиным. Но разве это дело могло обойтись без него? Он противник того, что называет «возней» с Птушковым, он в хороших отношениях с редакторами газет, он сумел сплотить вокруг себя и художников и композиторов, он умеет эмоционально выступать на областных и городских партийных конференциях, к нему хорошо относится партийный актив.

Звякнуло в аппарате обкомовской АТС, зажегся зеленый глазок. Вызывал к себе Василий Антонович. Тоже, значит, прочитал фельетон…

Выходя, еще раз сказал секретарю насчет Птушкова: пусть обождет. Но сказал без особой надежды на то, что поэт все-таки появится: шел четвертый час; следовательно, если и появится, то уже только там, в Союзе.

Василий Антонович, как всегда ровный, спокойный, пригласил сесть. Да, Огнев был прав, перед первым секретарем обкома на столе лежала развернутая газета; фельетон был обведен красным карандашом; красным же были подчеркнуты и отмечены отдельные строки.

— Это все правда? Или надо писать опровержение?

— Видите ли, Василий Антонович… Можно взять действительный факт, но так его извратить, в таком виде представить…

— Что здесь извращено? Вы запрещали печатание критической статьи о сборнике стихов Птушкова?

— Можно и так, конечно, истолковать при желании. Я не запрещал. Я потребовал оттиск статьи. Имею я на то право или нет?

— Конечно, имеете. Вы секретарь обкома, газета «Старгородская правда» — орган обкома…

— Затребовал… А пока читал, пока что… Время шло. Оно идет быстро.

— И месяц с лишним статья пролежала у вас в столе? Фактически-то получается, что помешали напечатать, а? Как ни кинь, все клин. Вот, дорогой мой Анатолий Михайлович, вот к чему ведет опека некоих избранных. Появись эта статья вовремя, — может быть, и не поднялась бы рука Птушкова на ту стряпню, которую он назвал «Древним сказом». Задумался бы человек. А вы поспособствовали развитию в нем сверхмерного самомнения. Плохо, Анатолий Михайлович, очень плохо.

— Сегодня с ним в Союзе товарищи поговорят. — Огнев смотрел в стол. — Мы это все исправим, Василий Антонович. Но должен вам сказать, что в такой обстановке работать не очень легко.

— В какой именно? Чем вам не нравится обстановка, Анатолий Михайлович?

— Появление этого фельетона наводит на грустные размышления. Ну как вы думаете, как он мог появиться?

— Очень просто. Редактор «Старгородской правды» рассказал об этом случае корреспонденту центральной партийной газеты — он имел на это полное право — и вот пожалуйста.

— Если бы так, Василий Антонович! К сожалению, у нас групповщина процветает. И редакторы газет в нее входят, и писатели, и художники, и театральные деятели. А во главе — Бак-санов, как ни жаль, человек партийный, пишущий о современности.

— Что-то не слышал о групповщине. Ну-ну, расскажите.

Огнев длинно и обстоятельно стал рассказывать о том, как он представляет себе рождение фельетона, как, по его мнению, собирались и обсуждали фельетон групповщики, как диктовал основные тезисы Баксанов. Еще час-полтора назад это было домыслом, предположениями. Сейчас Огнев полностью уверовал в свою выдумку, он был убежден, что дело обстояло именно так, как он рассказывал Василию Антоновичу, он готов был в этом поклясться на партийном билете.

Василий Антонович вызвал Воробьева.

— Илья Семенович, пожалуйста, найди по телефону Баксанова, Тур-Хлебченко, Горицветова… Кого еще, Анатолий Михайлович?

— Баксанова так сразу не найти, Василий Антонович, — сказал поспешно Огнев. — Он в Заборовье.

— Давно?

— Второй месяц.

— Оттуда, значит, руководит. — Огневу показалось, что по лицу Василия Антоновича прошла весьма скептическая улыбочка. Это было до крайности неприятно.

— Я их сам потом могу вызвать, Василий Антонович, — предложил он.

— Так вот, Илья Семенович, соедини пока что с Тур-Хлебченко и Горицветовым.

Чтобы не терять времени, Василий Антонович позвонил по обкомовской АТС редактору «Старгородской правды».

— Редактор? Читал фельетончик? «Высокий покровитель». Как относишься? — Прикрыв трубку рукой, объяснил Огневу: — Правильный, говорит, фельетон. А ты какое отношение к нему имеешь? — Опять к Огневу: — Весь материал, говорит, подготовил для корреспондента. А больше там никто? Баксанов, например. Да, да, я знаю. Совсем пропал. Где-то в области. Ну, а Тур-Хлебченко, Горицветов… Плохо с ними знаком? Это уже зря, дорогой мой. Народ партийный, хороший. Ну пока, будь здоров.

Вошел Воробьев.

— Не выполнил поручения, Василий Антонович. Тур-Хлебченко на сланцевых рудниках., Портреты пишет. Жена так объяснила. А Горицветов в Средней Азии, в гости к какому-то композитору поехал. На озеро Иссык-Куль, если не вру.