Всеволод Кочетов - Секретарь обкома

— У нас на участке болыпе половины — все молодежь, комсомольцы. Есть, конечно, и пожилые. Тетя Аня, например. Ей пятьдесят восемь. Могла бы идти на пенсию. Не хочет. Это по ее инициативе тут цветы, растения… Полгода назад цех у нас не так хорошо выглядел. Грязновато было. А зеленью и не пахло. Тетя Аня предложила разложить везде тряпки — идешь мимо аппарата, проверяешь работу, — возьми тряпочку и сотри пыль. Тетя Аня первая принесла из дому горшки с цветами. За ней и другие. Директор сначала приходил, говорил: «У нас не швейное ателье и не парикмахерская. У нас химия. Все посохнет». А потом даже приказ отдал, одобрил нашу инициативу.

Подошла другая девушка, спросила, не может ли товарищ инженер похлопотать перед начальником цеха о том, чтобы ей дали отпуск за свой счет, она подала заявление на вечернее отделение института, и на днях уже надо держать экзамены. Очень их боится. Десятилетку окончила два года назад, и, хотя всю зиму готовилась, все равно страшно.

Обещал похлопотать, подбодрил, сказал, что отпуск ей, конечно, дадут, он в этом нисколько не сомневается.

Подходил к нему и Булавин, интересовался, как идет дело, каково настроение.

Настроение было неизмеримо лучше, чем накануне. Все время вокруг люди, люди, ты им нужен, тебя спрашивают, к тебе обращаются, — грустить и раздумывать некогда, надо отвечать, надо помогать, надо организовывать.

Александра удивляло, почему же нигде не видно голубоглазой златокудрой девушки, которую они с Николаем Александровичем встретили в бытовке. Спросить бы о ней. Но как спросишь, если имени не запомнил? Мол, такая: глаза голубые, а волосы — белое золото?

После гудка он уже не так спешил к проходной, как было накануне. Шли вдвоем с одним инженером, человеком лет пятидесяти. Инженер расспрашивал о Ленинграде.

— Ни разу там не был, только мечтаю побывать, и очень удивляюсь, что из такого центра культуры, или, как все говорят, из центральной лаборатории технического прогресса, вы вдруг к нам заехали. Но Андрей Николаевич Булавин сегодня объяснил. Конечно, если родители здесь — да ещё такие родители! — естественно, что с ними жить лучше. А вы женаты, у вас есть дети?

Александр как можно короче рассказал ему о том, что привело его в Старгород.

— Простите, простите! — восклицал инженер. — Это я, значит, задавал бестактные вопросы. Ну, конечно, конечно, тогда все ясно, все понятно. Я вам глубоко, от всего сердца сочувствую. Если понадобится, вы всегда можете рассчитывать и на мою помощь, и на помощь моей жены. Мы здесь недалеко, в комбинатовских домах, живем. Вон в том лесу, где водонапорная башня!..

Черноглазая толстуха в детском саду весело сказала:

— Товарищ папаша, а мы вашему Павлику… очень, кстати, общительный мальчик… мы ему носочки заштопали.

«Ах, мама, — подумал он, — как же это мы прозевали вчера, не осмотрели Павлушкины одежды?»

— Спасибо, — ответил смущаясь.

— А вы не смущайтесь, папаша. — Толстуха заметила это. — Папаши все такие. И наш долг им помогать, чем возможно. — Глаза ее метали черные горячие молнии.

В автобусе, уже когда ехали улицей города, его вдруг ударила мысль: «А что, если?.. А что, если все эти сочувствия, все предложения помощи — только потому, что люди узнали, кто его отец? Только потому… Только потому…»

Александр взволновался, расстроился. Сошел с Павлушкой остановкой раньше, чтобы пройтись по свежему воздуху и подумать. Неужели, думал он, неужели это так? И заведующая детским садом, и пожилой инженер, и девушки в цехе, и комсорг в синем халатике?

Замедлил шаг; постояли, держась за руки, на углу.

— Знаешь, — предложил Александр, — а не зайти ли нам в кафе, сынок? Ну что мы всегда домой несемся? Что нас там ждет уж такое особенное?

Народу в кафе было мало. Чинно стояли незанятые, накрытые белым столики, на них вазочки с гвоздиками и ромашками.

— Давай сядем здесь, в уголочке. Ты есть хочешь?

— Кушать? Покушаю. А что будем кушать?

— Что закажешь?

Павлушка с интересом оглядывался вокруг. Бывать в кафе ему ещё не приходилось. Заходили с отцом в молочный буфет. Но там толкучка, как на вокзале, все стоят у столиков, торопливо едят, поспешно уходят. Тут был строгий порядок.

— А что, — спросил он, — это взрослый детский садик?

— Ты почти угадал, — ответил Александр. — Так что же мы съедим? Яичницу хочешь?

— Ага. Вкусную?

— Так, среднюю, наверно.

Заказав себе кусок жареного мяса, Александр вдруг попросил официантку принести стакан портвейна. «Хорошего только, пожалуйста».

Потом они ещё побродили по улицам. В голове у Александра шумело. Зашли в кино. Александр смотрел на экран, на котором что-то мелькало. Павлушка мирно спал у него на руках, и спал до тех пор, пока ему не понадобилось на улицу; тогда ушли и уже в зал не вернулись.

Сумерничали в городском саду на скамье над береговым обрывом. Снова Павлушка спал на руках. Александр чувствовал его тепло и смотрел на реку. По реке, сверкая огнями, шел пароход; гудок у парохода был басовитый и могучий. Он звал туда, где все по-иному, чем здесь, где все интересно и нет ни печалей, ни забот.

Домой вернулись поздно. У Александра болела голова, был он бледный, усталый, едва тащил сонного Павлушку.

— Где же вы были? — спросила встревоженная София Павловна. — Я уже в милицию хотела звонить. Из цеха ты ушел вовремя, мы с отцом справлялись. Павлика взял тоже вовремя…

— Какие точные сведения! — вяло воскликнул Александр. — Хорошо налаженная служба наблюдения. Мы гуляли.

— Вы гуляли! — София Павловна приложила руку к Павлушкиному лбу, к его раскрасневшимся щекам. — Догулялись, у ребенка жар.

Она поставила градусник; было тридцать восемь и две десятых.

— Папочка — называется! Иди звони, вызывай неотложную.

Вместе с Лаврентьевым они стояли перед картой области, занимавшей почти всю стену в кабинете Василия Антоновича. Старгород не был в центре. Он лежал в нижнем левом углу карты. От него на север и на северо-восток пятью лучами шли пять извилистых дорог к пяти городам области: Волоку, Великоречеиску, Дождеву, Сытину и Краснодзержинску. Три из этих городов помнили не только времена Ивана Васильевича Грозного, но ещё и годы нашествия татар, а может быть, даже и половцев. Четвертый и пятый — Краснодзержинск и Великореченск — города новые. Краснодзержинск — город шахтеров, добывающих сланец, город сланцеперегонных заводов; от него к Старгороду идет газ по трубам, а в другие края страны везут битум, мазуты, бензин. Великореченск — центр лесопильных заводов, бумажных и мебельных фабрик.

Меж Старгородом и этими городами, в промежутках между ними и дальше за ними — до самых границ области, — все села, деревни, поселки… Десятки, сотни селений. Иные из них — вот ещё немножко, вот год, два — тоже станут городами вроде Великореченска или Краснодзержинска.