Сабир Азери - В тупике

Сейчас, расчищая траншею, он снова и снова вспоминал свой последний визит к другу, и воспоминания эти так выводили его из себя, что он от злости выбрасывал землю чуть ли не на середину дороги.

— Здравствуй, Кафар! — услышал он вдруг и, подняв голову, увидел Гаджи-муаллима, своего школьного учителя, ставшего теперь заведующим районным отделом народного образования. Он вышел только что из остановившегося неподалеку «уазика». Вытерев правую руку об рубаху, Кафар поздоровался.

— Здравствуйте, Гаджи-муаллим. — И, радуясь, что больная нога слушается его все лучше и лучше, одним рывком выбрался из канавы.

— Ну, как твои дела? Ты уж меня прости, пожалуйста, что не был на похоронах… В Сочи отдыхал, в санатории, вчера вечером только приехал. Приехал, а мне тут же и доложили, что бабушка Гюльсафа… Если б ты знал, как я расстроился… Прими мои соболезнования, дорогой… Но что же делать — смерти ведь никто еще не избегал…

— Да, это так, — вздохнул Кафар. — Горько, Гаджи-муаллим… Да еще и другое мучает: так ведь я и не сумел воздать маме за все ее страдания, за все то, что она перенесла…

— Ну-ну, не убивайся, это тоже ведь не от тебя зависело… Что, забор решил поставить?

— Мама хотела перед смертью… Старый-то у нас совсем развалился.

— Ну что ж, молодец. Я слышал, ты и новый дом строить собираешься?

— Собираюсь, не знаю еще, что из этой затеи выйдет.

— Выйдет, выйдет, дорогой. Стоящее дело затеваешь… Ну, как у тебя дела в Баку? Защитился?

— Н-нет.

— Нет? Это жаль, жаль. А почему?

— А! Так все двумя словами не расскажешь… Жизнь… А потом надо было столько порогов обивать, что меня это в конце концов измотало. Так измотало, что на все плюнул.

— Совсем?

— Совсем.

— А писать-то хоть начал?

— Можно сказать, была уже почти готова…

— Да что ты! — Гаджи-муаллим оглянулся на свою машину; шофер, включивший радио на полную мощность, искал передачу поинтереснее и, конечно же, не мог слышать их, но Гаджи-муаллим все-таки понизил голос. — Эх, мне бы твои знания, твою диссертацию… Уж я бы… Чертова работа! Сам знаешь — времени ни на что не остается. Сражаешься целыми днями, то с детьми, то с учителями — особенно с молодыми… Не то что читать, газеты просмотреть — и то некогда. Да еще смену присылают по распределению… Ни в одно село, а особенно если дальнее, не загонишь. Все меня рвут на части: либо ты его в родное село направляй, либо в райцентр… Их, конечно, тоже трудно в чем-нибудь обвинять — ну в самом-то деле, как он будет в селе жить: дома своего нет, продуктов купить негде… Ох, до чего все надоело! Клянусь богом, сил моих больше нет… Вот если б мне эту твою научную работу…

— Да что бы вы с ней сделали-то, Гаджи-муаллим? — удивился Кафар.

— Что сделал бы? Ну, брат, уж я бы нашел ей применение! Да я тут же защитился бы, вот бы что я сделал!

— Ну, допустим… А дальше-то что? Ведь насколько я понимаю, кандидатская степень на вашу зарплату никак не повлияет…

— А кто тебе сказал, что я остался бы здесь, если бы кандидатом стал. Зачем? Я бы поехал в Кировабад. Мне уже один очень влиятельный, очень уважаемый человек пообещал, что если я стану кандидатом — он устроит меня для начала в институт — рядовым преподавателем. А потом, говорит, сделаю заведующим кафедрой или даже деканом, а то и проректором… Господи, да с каким удовольствием избавился бы я от всего этого хозяйства, от этой грызни за уроки, за процент успеваемости! Одни только сезонные работы какой крови стоят — ведь каждый год учеников в колхозы посылаем. И попробуй не выполни разнарядку… — Он опять посмотрел в сторону машины. Шофер упивалсякаким-то эстрадным концертом и даже не смотрел в их сторону. — Клянусь богом, Кафар, если б нашелся человек, который написал бы за меня хоть половину диссертации — клянусь честью, ничего бы ради него не пожалел!

Кафар, до которого дошел наконец смысл этого разговора, смотрел на него пораженный. Он чуть было не спросил напрямую: «А сколько бы ты дал, Гад-жи-муаллим? Предположим, я даю тебе свою диссертацию — сколько ты мне за нее отвалишь?»

И сам Гаджи-муаллим, поняв, что, видно, для начала зашел слишком далеко, промямлил:

— Ну… Во всяком случае, если ты бросил работу недописанной — значит, она тебе уже не нужна, верно?.. Вряд ли ты к ней вернешься…

Кафар не ответил ему и, делая вид, что ничего особенного не произошло, сменил тему разговора:

— Гаджи-муаллим, уж вы-то, наверное, знаете, как сейчас в районе с лесом…

— Ох, тяжко, тяжко! Желающих строиться с каждым годом все больше, а леса, как ты знаешь из газет, все редеют…

— Ну, хорошо. Во сколько, по-вашему, могут обойтись всего две комнаты?

— Во сколько? — Гаджи-муаллим надолго задумался, соображая, нет ли тут намека на цену диссертации, но простодушное лицо Кафара заставило его отмести это подозрение. И он ответил осторожно: — Ну, во-первых, когда я строился сам, стройматериалы дешевле стоили, а во-вторых, часть их досталась мне так… слева… Знаешь, всем ведь что-то нужно… Думаю, тысяч десять тебе надо обязательно. Да, десять тысяч уйдут безусловно. Сейчас что каменщики, что плотники — все дорого берут.

— А если без них?

— Как это — без них? Ты что, привезешь из Баку бесплатных мастеров?

— Да нет, зачем. Все, что надо, я и сам сделаю.

— Да? Ну если так — тогда, конечно, обойдется дешевле. — Чувствовалось, что Гаджи-муаллиму этот поворот разговора нравится все меньше, он сразу заторопился, то и дело поглядывая в сторону машины. — Ну ладно, Кафар, я, пожалуй, поеду, в десять надо быть в райкоме…

Машина Гаджи-муаллима давно уже скрылась из глаз, а Кафар все стоял, опершись на лопату, словно забыв о траншее. «Интересно, — думал он, — а что если и вправду даст он мне за мою диссертацию десять тысяч? Ну, не десять, хоть семь-восемь. Даст? Если у меня будет столько денег — дом я, конечно, построю…»

На какое-то мгновение мысль эта согрела Кафара, но тут же радость его и погасла. Нет, это совершенно невозможно! Ну, продаст он свою недописан-ную и действительно больше не — нужную ему диссертацию, и что потом? Ведь ему же будет неприятно даже встречаться с Гаджи-муаллимом, да и сам этот двухэтажный дом не принесет никакой радости от одного сознания, что где-то рядом живет такой человек, от сознания, что он торговал собственной душой, мечтами, молодостью… Эту пустоту в сердце не заполнить ничем… Хотя, вообще-то, почему именно он должен терзаться душой? Это пусть Гаджи-муаллим мучается, что за его, Кафара Велизаде, счет стал ученым, а потом заведующим кафедрой, деканом или же проректором… Нет, тут даже и думать не о чем; стесняться все же будет он, Кафар, а Гаджи-муаллим в душе будет потешаться над ним: вот, смотри, как я купил твою голову… А может, все-таки выиграли его лотерейные билеты? Может, выиграли?