Борис Полевой - Глубокий тыл

— Вы старый коммунист, заслуженный человек, Гордей Павлович, и всегда помалкиваете, обмякли, жирком обросли… Встряхнитесь, пора! Я вас нарочно на самый трудный участок направляю. Вот сегодня себя и покажите.

Лужников сидел, расставя колени, тщательно рассматривая кепку, которую крутил в своих больших руках. Изредка он бросал на секретаря партбюро быстрые взгляды, но тотчас же опускал глаза.

— Это вам вроде экзамена будет, не подведете?

— Постараюсь, Анна Степановна. Только тема-то для меня… Ну, попробую!..

Анна побывала на двух таких беседах и, довольная, возвращалась с них в партком, когда ее догнала взволнованная Феня Жукова.

— Ну? — встревоженно спросила Анна, поняв, что случилось что-то скверное, и уже догадываясь, что это как-то связано с новым агитатором.

Так и оказалось. Лужников аккуратнейшим образом подготовился, явился в цех с целой пачкой газет, подошел к покрытой кумачом трибуне, подождал, пока все угомонятся, и начал доклад. Он интересно и со знанием дела рассказал о значении антигитлеровской коалиции свободолюбивых народов, об Англии и Америке, вступивших в войну, о будущих возможностях Франции. Лестно отозвался он о храбрости английских солдат, хорошо зарекомендовавших себя еще в первой мировой войне, и о могуществе американской промышленности. Но когда он перешел к разъяснению важности переговоров, проведенных И. В. Сталиным с британским премьер-министром Уинстоном Черчиллем и специальным уполномоченным президента Соединенных Штатов Аве-релом Гарриманом, резкий женский голос из рядов, нетерпеливо перебил его:

— А второй фронт будет?

Прервав сообщение, докладчик ответил:

— Разумеется. Раз есть коалиция и есть внутри нее соглашение, должен быть и второй фронт.

— А когда? — требовательно спросил другой голос.

— Когда рак на горе свистнет, — отозвался первый в самой язвительной интонации, и слова эти были покрыты еще не громким, но довольно дружным смехом.

— Товарищи, товарищи, так у нас ничего не выйдет! — стуча по графину ключами, останавливала смешки пожилая мотальщица — секретарь цехового партийного бюро. — Как же товарищ Лужников будет нам рассказывать о втором фронте, если вы его с мест клюете?

Докладчик перебирал свои листки, а слушатели шумели все напористее.

— Ты бумажками не шурши!.. Ты скажи нам, когда он откроется, второй фронт!.. Ответь, и мы домой пойдем, нас дети ждут!..

— Ну я же говорю, что должен открыться. Для чего ж приезжал британский премьер-министр господин Уинстон Черчилль и этот специальный уполномоченный американского президента, господин… ну, как его?.. — Лужников морщил лоб, стараясь вспомнить позабытую в волнении фамилию, и, не вспомнив, сказал: — Ну, имя неважно… Словом, второй фронт должен открыться. Ясно?

— Это когда мы кровью изойдем, да?

— А может, они там с Гитлером снюхались? Через этого, ну, как его, который в Англию на самолете-то улетел? Или думают: пускай, мол, воюют между собой немец с русским, а мы филонить будем!.. И так и так — выигрыш нам в карман!

Разговор принимал рискованный оборот. Председательница все ожесточеннее стучала ключами по графину. Лужников растерянно переводил взгляд с одной работницы на другую, ища поддержки. Он понял, что прозевал начало вспышки, что плотина прорвана и вся горечь обманутых надежд, разочарования, досада на то, что где-то там, вдали от войны, не торопясь, аккуратно пришивают последнюю пуговицу к шинелям своих солдат в то время, когда здесь, на неоглядных просторах нашей земли, рекой льется кровь советских людей и оправившиеся от поражения гитлеровские дивизии снова бомбят, жгут, взрывают города, нетерпение, гнев, вызванные медлительностью союзников, — все это хлынуло теперь на Гордея Лужникова, а тот, чувствуя, что проваливает поручение парткома, стоял весь красный, вытирая ладонью обильный пот.

— Стойте, стойте… Да замолчите ж вы наконец! — отчаянно крикнул он и этим на мгновение заставил притихнуть расшумевшееся собрание. — Как это можно так о союзниках?.. Они в порядке помощи нам боевую технику поставляют, продовольствие…

— Колбасу «второй фронт»! — звучно донеслось из зала.

— Яичный порошок «улыбка Черчилля»!

— Слушайте, да вы что, премьер-министр Великобритании господин Уинстон Черчилль…

Тут из рядов выскочила худая, желтолицая Зоя Перчихина, подбежала к трибуне, схватила механика за лацкан пиджака и пронзительно закричала:

— Моего Митю убили!. Спроси их, всех спроси, у кого кто есть на фронте… Эй, у кого на фронте сын, муж, брат, милый, поднимай руку!

Все собрание ощетинилось дружно поднятыми руками. Председательница с трясущимися губами колотила по графину, но звук этот не был даже и слышен в сплошном гуле.

— У нас люди воюют, а у них — свиная тушенка?!

И опять Перчихина, пронзительный голос которой перекрывал шум, трясла за лацкан злополучного агитатора:

— Может, он весь наш народ перевести задумал, Черчилль, а тут ты про него: премьер-министр, премьер-министр!.. Нашел дружка… Защищает!

Тут не вытерпел Лужников. Будто девочку, поднял он Перчихину за локти и отставил в сторону.

— Это мне Черчилль — друг? — спросил он, шагая прямо в ряды. Да я этого Черчилля с восемнадцатого гада знаю, вот глядите! — Он рванул на себе рубаху таи, что галстук отлетел прочь и пуговицы посыпались на пол. На груди механика, чуть ниже вытатуированного якоря, виднелся звездчатый рубец. — Его памятка — английская пуля на два пальца от сердца прошла и сейчас там катается… Вот какой он мне друг. Аудитория удовлетворенно зашумела.

— Верно… Это разговор!

Лужников был вне себя. Он позабыл про инструктаж, про обещание, данное Анне. Это был снова матрос — братишка, что ходил когда-то по революционному Питеру, перепоясанный пулеметной лентой, с красным бантом и карманами, оттопыренными гранатами.

— Да я с этим другом, если прямо говорить, под один куст… папиросу выкурить не сяду… Друг… — Так чего же ты тут за него распинаешься?

Но вспышка проходила. Лужников брал себя в руки. Все еще тяжело дыша, он пытался дрожащими руками застегнуть рубашку.

— Я разве его защищаю? — говорил он уже другим голосом. — Но вы вот тут подумайте… Мы сейчас со всей гитлеровской шатией один на один воюем. Весь фашизм на нас походом пошел. Вся промышленная Европа его вооружает. Так вот спасибо союзникам хоть за то, что они нас за ляжки не хватают, торгуют с нами, оружием, продовольствием нам помогают.

— Вот это еще резон, — послышалось из зала.

Собрание угомонялось и заметно добрело.

— А свиная тушенка, что же, неплохой продукт, ложки две в щи положишь — и уже не пустые.

— Две мало, три надо.

— Не скажи, это какие ложки.