Иван Щеголихин - Снега метельные

«Надо бы зайти,— думал он.— Когда?» И снова оку­нался в дела и заботы.

Камышный... Целина... Множество людей, имен, фами­лий, и среди них все большее место стала занимать Женя Измайлова. Не сама по себе, а как соучастница в круговерти самых разных дел и событий, стремительно промелькнувших, оставив такой значительный след. Не верилось, что всего два года назад здесь пустовала земля, и ничего не было — ни поселка, ни райкома, ни тракторов, ни миллиарда пудов зерна.

А ведь страна жила и до этого бурной жизнью, и все вроде были заняты неотложным де­лом, народ залечивал раны после разрушительной войны, всюду требовались рабочие руки.

Но вот партия приняла решение — и сразу отзвук в сердцах сотен тысяч людей, самых молодых, энергичных, трудоспособных. И вот уже страна получила невиданный запас хлеба. Как будто с другой планеты появился этот резерв. Видно, и впрямь энтузиазма, героиз­ма нашему народу не занимать! Поистине человек не зна­ет меры своего могущества.

Зимою здесь тихо текла жизнь в раскиданных по сте­пи редких аулах, деревнях, селах. По ночам брехали собаки, за таявшей в степи околицей выли волки на зеле­ную от мороза луну. По утрам певуче голосили петухи, мычали телята и барабанио били в подойник тугие молоч­ные струи коров и дойных кобылиц.

А степь оплеталась дикими седыми травами и жила праздно до поры, до времени.

6-го марта 1954-го года вышли газеты с решением Пленума ЦК Компартии Советского Союза. По Алтаю и по Сибири, по немереным степям Казах­стана пронеслись отголоски надвигающихся событий. День-другой старожилы поговорили о новостях, а к утру вроде бы стали и забывать, не верилось, что жизнь свер­нет, да еще так круто, с проторенных, обжитых троп.

Но вскоре дрогнул и загудел от моторов набухший весенний воздух. Машины шли днем и ночью по стеклян­ному ледку, с хрустом давя звезды в темных степных ли­манах. По холодному бездорожью, по занесенным овра­гам и балкам двинулись люди. За тракторами вереницей тянулись плуги и сеялки, шли машины с палатками и горючим, с хлебом и маслом, с медикаментами и топ­ливом.

Выбирали место на берегу озера или речки, на боль­шой поляне глушили моторы, и в прозрачной тишине раздавались исторические удары молота — забивали пер­вый колышек с дощечкой и надписью – зерносовхоз та­кой-то. Появились в глухой степи имена ученых, полко­водцев, государственных деятелей. Но особенно, пожа­луй, повезло писателям. Только на одной Кустанайщине зазвучали имена Лермонтова и Пушкина, Некрасова и Герцена, Чехова, Маяковского, Горького... В степь при­шли романтики.

Грохали взрывы, целинники взметали землю в поисках воды. По железным дорогам беспрерывно стучали колеса, без­звучно вздыхали шпалы под змеисто-стремительными составами, и паровоз в белой пене, словно закусив уди­ла, буравил гудками сонную мглу, манил в дальние странствия.

Красные вагоны мчали песню, на открытых платфор­мах неслись зеленые машины, оставляя запахи новой ре­зины и лака. Ехали коммунисты и комсомольцы, дирек­тора будущих совхозов и агрономы, землеустроители и гидрогеологи, врачи и акушеры, писатели и киноопера­торы...

По всей стране толпилась молодежь в райкомах ком­сомола. В привокзальных скверах от грома оркестров с деревьев осыпался иней, и слезы матерей высыхали на щеках от улыбок отъезжающих.

Апрель долизывал снег в низинах, тихим граем, солн­цем и травами проникался, настаивался высокий простор. Под тягучий звон лемехов, под трескучие разрывы веко­вечного сплетения трав ложились бархатные русла пер­вых борозд. Белели черепа, вросшие в землю со времен монгольского нашествия, желтые суслики оцепенело воз­девали лапки, и волки, поджав хвосты, уходили догонять тишину.

Налетали ураганные ветры, первобытные грозы отда­вались в сверкающих лемехах, и полы палаток вздува­лись, плескались и щелкали, как паруса первооткрыва­тельских кораблей.

После первых борозд зачернели гектары, десятки, сотни, тысячи и наконец миллионы гектаров.

В первый же год на казахстанской целине было собра­но 242 миллиона пудов зерна — в 4 раза больше, чем собирали раньше в урожайные годы.

Наступило лето, третье от рождения целины,— и был собран миллиард пудов зерна в Казахстане.

Но вместе с ликованием уже на третьем году здеш­ней жизни стали определяться грозящие целине беды. Ученые настойчиво заговорили об охране почвы, о неиз­бежности пыльных бурь при неправильной агротехнике. О такой угрозе думали пока самые предусмотрительные и дальновидные.

Так уж повелось в нашей стране — первый успех ни­когда не бывает последним, он становится нормой. Будут еще не раз миллиарды пудов хлеба на целине, будут но­вые трудности, но на будущее надо непременно учесть не только радостный итог, но и печальный опыт...

...В ноябре создалась тревожная обстановка с вы­возкой зерна из глубинок. В район прибыло 4 ты­сячи шоферов и рабочих. Негде было разместить их. Жакипов объехал ближние казахские колхозы и собрал 50 юрт. Не хватало полушубков, валенок, рукавиц. Газеты били тревогу: «Зерну угрожает гибель!», «Все средства на вывозку зерна из глубинок!», «Выше темпы хлебоперевозок!»

Без конца шли и шли машины по степным дорогам. Возле пологих буртов, как бронтозавры, дыбились зер­нопогрузчики, ручьями лилось под ветром бурое, подсы­хающее зерно.

Как только улеглась метель, Николаева вызвали на расширенный пленум обкома. Он пришел на аэродром. Диспетчер в ушастых валенках, услышав об отле­те самого Николаева, заткнул за пояс, как кнутовище, красные флажки и начал расчищать снег вокруг своей саманушки. Заметив пристальный взгляд секретаря рай­кома, он насупился, стал работать проворней и, ло­пата за лопатой, поднял на ветер нежный, похожий на подкову сугроб, который намела поземка в ту памятную ночь…

37

В канун Нового года принесли телеграмму из «Изо­бильного» – острый аппендицит, просим срочно хирурга. Леонид Петрович велел Жене собираться. Она быстренько сложила необходимые инструменты, принесла из операционной никелированные биксы со сте­рильным материалом, разыскала свою брезентовую по­ходную сумку с красным крестом. Извлекла оттуда последние пакетики со стрептоцидом, с марганцовкой и потрясла сумку над столом. На пол плавно скользнула газета, сделав зигзаг в воздухе. Женя присела, подняла ее — с верхнего угла белозубо улыбался Сергей Хлынов, ниже чернели буквы: «Семьдесят гектаров!» Женя опустилась на колени, обе­ими руками прижала газету к лицу, закрыла глаза. Пах­нуло на нее тонкой горечью лета, токами, солнцем...

Неделю назад Сергей навсегда уехал из Камышного. В день выписки он ушел не сразу, а подождал, пока в ординаторской соберутся все, с кем он хотел проститься: Грачев, Ирина и Женя.