Алексей Мусатов - Зелёный шум

— Наверное, работа срочная. В ночную смену остался, — вслух подумал Никитка, замедляя шаг. — Пошли по домам, пожалуй…

— А кто он там, на заводе-то, тятька твой? — спросил Гошка. — Слесарь? Токарь?

— Я ж тебе говорил: слесарь-сборщик, — пояснил Никитка. — Жатки там собирает, косилки, сеялки.

— А чего дядя Вася в город ушёл? — допытывался Гошка. — Почему он в колхозе не живёт?

— Ты же знаешь, что он с Калугиным не поладил. Вот и ушёл.

— Так это когда было-то? А теперь мог бы домой попроситься, сейчас и с заводов людей в колхоз отпускают. Знаешь, как хорошо было бы! И ты всегда с ним вместе, и на охоту ходи хоть каждый день…

— Знамо дело, хорошо, — вздохнув, согласился Никитка. — Только его не отпустят. Без него там никак не могут, зараз всё остановится.

Никитка неохотно завернул лыжи обратно, но тут один из грузовиков с зажжёнными фарами прижался к обочине дороги. Из кузова поднялся мужчина в стёганом ватнике и замахал мальчишкам рукой.

— Вот и тятька!.. Я ж говорил, что встретим! — вскрикнул Никитка и, взяв лыжи, перепрыгнул через дорожную канаву.

Гошка не отставал от него.

Дядя Вася помог мальчишкам забраться в кузов, постучал по крыше кабины, и машина тронулась.

Никитка с Гошкой уселись на дне кузова рядом с дядей Васей.

Высокий, сильный, в чёсаных белых валенках, в шапке-кубанке с серым верхом, Никиткин отец показался Гошке совсем ещё молодым. Усы у него были аккуратно подстрижены, щёки и подбородок выбриты до синевы.

— Ну, други мои, далеконько же вы забрались, — заговорил дядя Вася. — А я, признаться, задержался сегодня.

Он наклонился к сыну и привлёк его к себе.

— Ой, тятька, — заартачился Никитка. — Парикмахерской от тебя пахнет.

— А как же? Обработали что надо, по высшей категории, — довольно сказал дядя Вася. — Ладно-ладно, не буду. Тоже мне, застеснялся. — Он надвинул шапку Никитке на нос и потрепал Гошку по плечу. — Ну, здоров, колхозный народ! Как жизнь молодая?

— А ничего, всё по-старому, — ответил Никитка и поспешил сообщить отцу, что к завтрашней охоте у них с Гошкой всё уже готово.

— Лады. Вот и поохотимся на славу, — кивнул дядя Вася и вдруг заметил, что Никитка то и дело поглядывает на тугой рюкзак у его ног.

— Ах да… Чуть не забыл, — спохватился он и, развязав рюкзак, достал из него городские подарки.

Сначала дядя Вася дал Никитке с Гошкой по бублику с маком. Бублики были крупные, как колёса с детской коляски, румяные, сладкие и рассыпчатые — таких в Клинцовском сельпо никогда не продавали.

Потом он вручил мальчишкам лакированные пугачи.

— А пробки? — напомнил Никитка.

— Потом выдам, потом. Ещё палить начнёте. А мы ведь не одни в машине-то, — шепнул дядя Вася и кивнул на сухощавого, средних лет мужчину в кепке и в лёгком бобриковом пальто, который сидел на большом рыжем чемодане в передней части кузова.

Рядом с мужчиной, закутанная, словно кукла, в клетчатый платок и старый дублёный полушубок, сидела не то девочка, не то мальчик. Сквозь щёлочку в платке выглядывал только кончик розового носа да задорно поблёскивали глаза.

Мужчина то и дело наклонялся к «кукле» и вполголоса спрашивал:

— Ну как, птица-синица, не замёрзла ещё? Оттаивать тебя не придётся?

«Кукла» что-то пищала и начинала шевелиться, словно пыталась выбраться из-под кучи одежды, но мужчина в бобриковом пальто закутывал её ещё сильнее.

«И впрямь, синица заморская, мерзлячка, — подумал Гошка. — Куда её только везут такую?» — И, жуя вкусный бублик, он сделал вид, что ему совсем не холодно, и перестал растирать ухо, хотя мороз заметно крепчал.

— А теперь рассказывайте, какие дела в колхозе, — вновь обратился к ребятам дядя Вася. — Как мамки на ферме работают?

Мальчишки приосанились. Хотя Никиткин отец после ухода в город считал себя вольным казаком, неподвластным колхозу человеком, но всё же продолжал интересоваться артельными делами. И каждый свой приезд домой подолгу беседовал с людьми.

И Гошка с Никиткой всегда были первыми, кто встречал дядю Васю, и с удовольствием рассказывали ему о колхозных новостях.

— А что ж мамки? — заговорил Гошка. — Работают, ишачат.

— Это как то есть «ишачат»? — вдруг спросил мужчина в бобриковом пальто.

— А так вот… Крутятся целый день на ферме с поросятами и почти что задарма. Уже весна скоро, а мамки на трудные дни ни шиша ещё не получили.

— «Трудные дни» — это значит трудодни? — переспросил мужчина. — А ничего не скажешь — метко. Это вы сами придумали?

— Зачем сами? — ответил Гошка. — У нас все их так называют.

— Ребятишки вам наговорят — только слушайте, — заметил дядя Вася и, желая переменить тему разговора, спросил ребят, как поживают их «шпитомцы».

— Ничего, растут… Уже четырнадцать штук, — сообщил Гошка.

— Скажи на милость, целое поголовье! — удивился дядя Вася. — И куда же вы их потом?

— На ферму передадим. В подарок от пионеров.

— Ну, а председатель-то колхоза знает об этом?

— Это Калугин-то? — фыркнул Гошка. — Так он уже не председатель больше. Сняли его на той неделе на собрании.

— Сняли?! — обрадовался дядя Вася. — Да что же вы молчите про такое дело!.. — И он, ближе придвинувшись к ребятам, попросил рассказать обо всём поподробнее.

Гошка замялся. На колхозное собрание их с Никиткой не пустили, но они всё же кое-что знают.

В колхозе была ревизия. Оказалось, что Калугин развалил артельное хозяйство, растранжирил много колхозных денег, потому как часто пил-гулял с дружками да сладко закусывал. На собрании сняли также с работы заместителя Калугина, бухгалтера, кладовщика, кое-кого из бригадиров.

— Давно бы пора вымести эту тёплую компанию, — кивнул дядя Вася. — Ну, а Кузяев как, тоже загремел?

— Нет, дядю Ефима не тронули. Мамка говорит, он на собрании первый против Калугина выступил. Все его проделки разоблачил. И как тот свиноферму без кормов оставил, и как поросят разбазаривал.

— Хитёр, бес лукавый! — Дядя Вася сокрушённо покачал головой. — Выкрутился… А кто же теперь за хозяина в колхозе будет?

— Нового будут выбирать, — сказал Никитка. — Говорят, из города кого-то пришлют.

— А что за человек — не знаете? — заинтересовался дядя Вася. — Как в Клинцах-то о нём судят?

— Да по-разному, — отозвался Гошка. — Одни говорят, он честный и дело понимает. А другие — что сердитый очень, всё криком берёт, приказом. И зашибать любит. Не хуже Калугина.

— Слыхали, мил человек? — Дядя Вася обернулся к мужчине в бобриковом пальто и, как видно продолжая разговор, начатый ещё до ребят, пожаловался: — Ну, что тут скажешь? Не везёт нашим Клинцам. Никак колхоз на ноги встать не может. А всё почему — головы самостоятельной нет, хозяина. Чтоб тот дело своё понимал, душой за него болел. Вот люди и уходят из артели…