Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 2)

Конечно, не только Чача усматривала в проекте интерната для девочек новые козни Советской власти. И опять раздались голоса:

— Совсем забыли закон пророка! Совсем забыли аллаха! Уже хотят и старух и девочек одевать по-русски, кормить свининой и вывозить в Москву. Было время, татары увозили в Крым, а теперь большевики в Москву, да не потерпит аллах такого позора!

По первому сообщению Нахо пожелали высказаться Муса и Давлет. Муса не соглашался с тем, чтобы колхоз взял Жираслана на поруки, лучше, чтобы за него поручились муллы.

— Пусть лучше колхоз берет Жираслана, — возражали другие, — и вот почему: Советская власть уважает колхозы.

Попросил слова Астемир. Как всегда, при виде Астемира внимание людей удвоилось. Широкоплечий Астемир спокойно прошел вперед, заговорил неторопливо, обдумывая каждое слово. Астемир замыслил тонкий ход, действовал не так прямолинейно, как Нахо, и замысел его был важный и серьезный.

— Не колхозное это дело — брать Жираслана на поруки, — начал Астемир. — Такую обязанность может взять на себя только весь аул. А колхоз еще не аул. В нашем колхозе пока что хозяйств немного, едва ли наберется больше полсотни. Так я говорю, Нахо?

— Сорок семь, — отвечал Нахо.

— Вот я и говорю, это не весь аул: в Шхальмивоко свыше восьмисот дворов. И вот смотрите: это только небольшой здоровый зародыш в зеленом орехе. — Астемир показал орешек, которым только что играл. — Орех должен созреть, с него сойдет зеленая скорлупа, и орех будет готов. Но пока этого не произошло, и колхоз не может действовать и поручаться за весь аул. Вот почему нам нужно поскорее собраться в одно целое. Чемединодушней будет народ, тем труднее будет любому врагу разгрызть этот орешек. Разве не правильно я говорю?

Образная речь Астемира понравилась, слышались одобрительные возгласы. Только Муса проворчал:

— Орешек-то орешек, а кому придется его разгрызать?

Астемир продолжал:

— Вот с этого мы и начнем. Дерево тянется к свету, человек к добру. Скоро каждый поймет, какое добро несет ему колхоз, народное единение. А сейчас пусть выскажутся на равных правах и колхозники и неколхозники. Мы, большевики, служим народу и хотим слышать голос народа...

Тут Муса не вытерпел и заговорил громко:

— При старом правителе Кабарды полковнике Клишбиеве народ это был я, ты, Астемир, все мы были народ. Все были готовый орешек и цельное молоко. А теперь, при Инале и том же Астемире, цельного молока нет, молоко разделилось: в одну сторону жир, в другую сторону сыворотка, в одну сторону сливки, в другую сторону обрат, что выливают собакам. Вот тебе и народ! Вот уже который день я слышу, люди рассуждают: кто кулак, а кто не кулак? Говорят: кулак тот, у кого верховые лошади. А у меня разве верховые? Разве я не отдал лучших лошадей колхозу? Почему в прежние времена мулла Саид был высокочтимым и уважаемым человеком, а теперь его хотят выбросить собакам вместе с сывороткой? Кто не знает старого партизана-балкарца Казмая? Почему хотят выбросить Казмая? Разве знают почему? Почему у Адама отнимают мельницу, а у меня последних лошадей? Может быть, ты все это объяснишь, Астемир?

Лихая речь Мусы подбила к выступлению и словоохотливого Адама. Этот начал издалека:

— Слушай, Астемир! С тех пор как твой сын Лю обучил меня советской грамоте, цифрам и буквам, от меня требуют, чтобы я эту грамоту применял на деле, иначе я ненужный человек на мельнице. Раньше что бы человек ни привез на мельницу — все зерно загляденье! А теперь не так: есть зерно хорошее, оно звенит в руках, а есть зерно, которое тот же хозяин отнимает у беззащитных лошадей, кормовая кукуруза. Ее тоже привозят... А то еще привозят кукурузу с головней. И все это зерно. Разве это зерно? Так и среди людей стало теперь. Валлаги, прежде был кабардинский народ и все были добрыми кабардинцами — и Астемир... и ... всякий другой, а теперь уже не народ, не люди, а кулаки, бедняки, большевики...

— Дураки! — выкрикнул кто-то, хотя и не было ясно, о ком это сказано.

Исхак возразил Адаму мягче:

— Валлаги, Адам, мелешь мелко, но твоя мука малость горчит. Ты должен понимать, что кормовую кукурузу привозит тот человек, у, которого нет другой, лучшей. Но о чем стали толковать люди? Сейчас надо говорить о Жираслане, а не о Казмае. — И вдруг воскликнул: — Я предлагаю ударить гусачком по заду Жираслана, а заодно по другим жирным задам! Вот мое слово. — Исхак отошел на свое место и концом дудки погладил усы.

Астемир выступил вновь. Он сказал так:

— Очень интересно послушать людей. Разно они говорят. Разные были люди и прежде, при Клишбиеве: был и князь Шарданов, был и незабвенный дед Еруль, был и Аральпов, был и славный кузнец Бот, которого Аральпов и Шарданов расстреляли вместе с другими неповинными людьми. Шхальмивоковцы хорошо все это помнят. Революция научила разбираться в людях. Есть и теперь разные люди. Это мы видим каждый день, каждый день слышим, слышим и сегодня: один тянет к себе, другой тянет к себе: один не может простить Советской власти, что она отняла у него лишних лошадей, другой и не имеет ничего лишнего, у него Советская власть не берет, а дает силу, а он не понимает, почему ему дает благо не Муса, а Советская власть, и даже ворчит на это. Вот какая есть разница между людьми, и большевики указывают на нее людям. Кто прав и кто виноват? Прежде всего права революция! Революция права тем, что она хочет добра людям, живущим не чужим, а своим трудом. Эту доброту революции не все еще понимают, но ее неизбежно поймут. Это обязательно поймут все те, у кого душа, а не сундук за семью замками. И тогда будет одно общее стремление. Тогда и будет цельное молоко, о котором размечтался Муса, тогда и будет звонкое чистое зерно, о котором вспоминает Адам, и не только для Мусы и Адама, для всех. Это главное. Вот что я могу сказать в объяснение моих слов. Муса вспомнил Казмая. Очень приятно такое участие, но разве Муса не знает, что сын Казмая Ахья выпущен из тюрьмы и сегодня мы увидим его в представлении пьесы Казгирея? Что же касается участи Жираслана, то, видит аллах, это не так уж важно, когда думаешь о судьбе народа, — вздохнул Астемир. — Откровенно говоря, какая вина Жираслана? До того, как его стали преследовать за трактор, он был верен своему слову. Я помню это тхало в доме Жираслана, когда от него требовали раскаяния и клятвы, что он больше никогда не будет врагом Советской власти. Помнит эту ночь и Казгирей Матханов. Он тоже слышал клятву Жираслана. И Жираслан не вредил, честно работал. Так вот, я думаю, не надо замахиваться на Жираслана гусачком, как предлагает нам славный песнотворец Исхак. Не надо этого человека отбрасывать. Хочется, чтобы Жираслан еще послужил народу, а наше дело — дело руководителей — проследить за тем, чтобы оно было именно так, а не иначе. -Инал справедливо сделал, выпустив из тюрьмы Ахья. Инал неплохо придумал — взять Жираслана на поруки. Инал верно посоветовал — превратить дом Жираслана в интернат для девочек. Я думаю, мы должны дружно проголосовать в поддержку этих предложений. Инал сам приедет сегодня, и ему будет приятно узнать, что шхальмивоковцы единодушны в общественных делах. — Так заключил свою речь Астемир и предложил Нахо перейти к голосованию.