Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

— Я не умею рассказывать все достаточно хорошо. Завтра или послезавтра к нам в аул при дет один человек. Это мой кунак. Русский мастер Степан. Послушайте лучше его. А пока смотрите. — С этими словами Астемир придвинул городской чемодан, с которым он пришел из Ростова, достал оттуда несколько книжек, толстых и тонких, в цветных переплетах и обернутых в бумагу, и, что особенно заинтересовало людей, листы толстой бумаги.

Все с любопытством придвинулись к столу.

Астемир бережно развернул листы, и люди увидели яркие изображения растений, животных, зверей, птиц и людей. На других листах были напечатаны разной величины и разных цветов буквы. На третьих — цифры и какие-то замысловатые значки.

Гордый общим восхищением, Астемир показывал:

— Вот это мне подарили учителя в ростовском училище, а это дал русский кунак Степан Ильич. Он придет, и вы сами услышите его.

На следующий вечер больше всех повезло Давлету, но сам он не сразу понял, какая удача давалась ему в руки.

Выпал легкий снежок, было не холодно, и, совершив омовение у своего колодца, Давлет пошел в мечеть. Он шел вразвалку, не спеша. Зачем спешить? Пусть спешат хлебопашцы с заготовкой семян. Пусть спешит Астемир, которому надо восстанавливать запущенное хозяйство. А Давлету спешить некуда.

С чувством собственного достоинства Давлет важно выбрасывал вперед свою палку, стараясь подражать мулле Саиду. Вдруг ему показалось — кто-то идет за ним. Достоинство не позволило Давлету оглянуться, когда он услышал за собою русскую речь.

— Скажи, человек, где дом Астемира Баташева? — И с Давлетом поравнялся прохожий, одетый по-русски в пальто и теплый кар туз, немолодой, лет за сорок, светловолосый, с подстриженными рыжеватыми усами. Что-то в нем было знакомое.

Косясь на него, Давлет обдумывал, как поступить. Закон запрещал мусульманину после омовения оскверняться произнесением русских слов. Ведь только что Давлет обещал аллаху, что сохранит чистоту, по крайней мере, до завершения намаза. Сказать русское слово — все пропало, начинай заново.

— Валлаги, не знаю, где дом Астемира, — по-кабардински отвечал Давлет, но тут же ужаснулся: ведь врать тоже нельзя. Стараясь исправить грех, Давлет показал палкой на соломенную, припорошенную снежком крышу, выглядывавшую из-за тополей, и сказал: — Мес!

Прохожий, видимо, понял значение этого слова, поблагодарил русским словом «спасибо» и быстрыми шагами направился к дому Астемира.

Прежде чем подойти к мечети, уже окруженной верующими, Давлет вынужден был задержаться у реки, по которой стелился пар, чтобы смыть скверну. Прихожане с любопытством следили за Давлетом, а он соображал, как объяснить свое поведение, и тут вспомнил, что Астемир ждет кунака, русского мастера из Пятигорска, и понял свой промах: ведь он, Давлет, мог стать первым свидетелем встречи Астемира с его русским кунаком! Благочестивое настроение исчезло. Не только Давлет, все старались поскорее закончить намаз, потому что Давлет всех взволновал новостью: только что с запада, должно быть, из Пятигорска, пришел русский человек, мастер, аталык [12] Аталык — учитель, наставник. Астемира, но прежде чем войти в дом своего кунака и кана [13] Кан — воспитанник, ученик. , он вошел в дом к Давлету с просьбой передать от него всем правоверным салям.

В главном Давлет не соврал: в самом деле пришел Степан Ильич Коломейцев.

Лю играл за воротами, когда увидел приближающегося к нему человека. На голове у незнакомца была не широкополая шляпа и не кабардинская шапка, а картуз вроде тех, какие носят русские солдаты. Лю на всякий случай приготовился дать тягу, когда вдруг человек ласково спросил его:

— Ты Лю?

Из ворот уже бежал дада Астемир. Дада и русский человек, которого Лю так было испугался, крепко обнялись.

— Лю, беги за Эльдаром. Живо! — приказал Астемир мальчику, и он побежал, гордый тем, что первым увидел русского человека. О том, что он испугался, Лю не расскажет даже Эльдару.

Выслушав его, Эльдар поспешил к дому Астемира. Лю едва поспевал за ним. Но перед самым домом Эльдар как бы несколько оробел, и это заметил даже Лю.

Да, все так и было.

— Вот Эльдар, сын Мурата, — важно сказал Астемир, когда Эльдар переступил порог. — Входи, входи, Эльдар!

— Салям алейкум, Эльдар, — приветливо произнес русский человек.

Теперь можно было его рассмотреть. И не молодой и не старый! Больше всего Лю удивили веснушки на белом лице гостя и рыжеватые, коротко подстриженные усы над губой. Воротник его рубашки под пиджаком подвязывался пестрыми шнурками с двумя мягкими, очень понравившимися Лю шариками.

Эльдар не сводил глаз с гостя, а тот оглядывал Эльдара и повторял по-русски:

— Здравствуй, здравствуй, сын Мурата… Но ты-то говоришь по-русски?

Приветливость Степана Ильича успокоила Эльдара, и он, широко улыбнувшись, ответил с душевной простотой:

— Я плохо знаю по-русски.

— Он плохо знает по-русски, — подтвердил Астемир. — Он будет учиться.

— Да, надо… Похож на отца. Ну, подойди сюда, сын Мурата, хочу обнять тебя. Мы же с тобой и по работе почти товарищи: ты ведь, кажется, кузнец, а я слесарь, оружейник и… немножко тоже кузнец.

Степан Ильич был не велик ростом, и получилось так, что скорее рослый и сильный Эльдар обнял Степана Ильича, нежели Степан Ильич Эльдара. Но не это было важно: все в семье Астемира стали свидетелями, как Эльдар встретился с человеком, на руках которого умер его отец.

А тут уж входили люди, возглавляемые Давлетом, точно дом Баташева — это вторая мечеть или, по крайней мере, обитель какого-нибудь кадия, а не жилище неугодного аллаху человека. Всех весьма заинтересовал русский мастер из Пятигорска.

С молчаливой улыбкой слушал Степан Ильич неугомонного Давлета, не отрицая, что Давлет мог в прежние времена знать его и даже отдавать ему в починку пистолеты. Больше Давлет не выведал ничего.

Степан Ильич знал еще больше, чем Астемир. Все, что говорил ему русский кунак, Астемир поспешил пересказать людям, и не было такого вопроса, на который Степан Ильич не мог бы ответить.

— Не может быть иной власти, кроме той, которая выдвинута самим народом, — утверждал Степан Ильич и осуждал действия Владикавказского войскового округа. Не соглашался он и с тем, что проповедовали младомусульмане — шариатисты, желающие сочетать верность мусульманству с революционными преобразованиями.

— Разве можно, цепляясь за старое, устроить жизнь по-новому? — спрашивал Коломейцев. — Это все равно, что послать человека в баню, а потом надеть на него грязную одежду.

Но с этим не соглашались:

— А зачем' по-новому? Разве плохо было по-старому? Всегда ли нужно менять одежду? В ношеном теплее и удобнее.