Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

Все в этом человеке было необычно — и одежда, и повадки, и страсти. И жениться он тоже задумал не как другие люди. Недавно вдруг узнали, что Жираслан сватается не к девице, а хочет привести в дом «княжну в возрасте», черкешенку. И дом готовил он по-особенному — вынул обыкновенные стекла и заново застеклил окна и веранду красивыми, цветными, непрозрачными.

Всадник подъехал к лужайке. Осадив жеребца, Жираслан спрыгнул с кошачьей легкостью, повел плечами, оправляя дорогую черкеску, звучно потрепал по шее коня, сказал:

— Домой, Шагди!

Помахивая головой и поводя глазом на хозяина, как бы вникая в приказание, конь послушно повернулся, показав сильные ляжки, поднял голову, словно всматриваясь, куда ему нужно идти, и рысью пошел обратно по дороге. Сход сначала замер, потом ропот восхищения прошел по толпе… И еще долго люди провожали глазами вороного, на котором прискакал Жираслан. Сам же князь-конокрад как-то незаметно затерялся в толпе.

На крыльцо вышел Гумар — рослый, грузный, с тяжелым взглядом из-под рыже-золотистой круглой каракулевой шапки. Гумар, если не был в седле, всегда слегка горбился. Казалось, сейчас под тяжестью заботы он горбился больше обычного. Широкой, как лопата, рукой сдвинул со лба шапку, провел по ноздрям пальцем и издал какой-то шипящий звук, — известно, что этот жест старшины означал озабоченность, раздумье и тревогу. И было отчего! За спиною Гумара на верхней ступеньке лестницы появилась вторая фигура, и тотчас весь сход снова ахнул. Тревога старшины стала понятна. Выступивший вперед пучеглазый человек с жидкими и тонкими усиками был не кто иной, как Аральпов, начальник полицейского участка, нальчикский пристав, не без основания называвший сам себя мечом Российской империи. Утверждали, что Аральпову ничего не стоит отрезать у человека ухо, нос, выколоть глаз. Кабардинцы прозвали его Залим-Джери, что значит — страшный, безжалостный.

На Аральпове был его излюбленный наряд — белая черкеска с позолоченными газырями, соединенными цепочкой; на правом бедре маузер. Трудно сказать, сколько человек он застрелил из своего маузера, — не всегда это делалось явно, но из этого же маузера он запросто стрелял в индюка или в гуся, приглянувшегося ему на дороге во время разъездов, и с еще теплой птицей в руках, с наглой усмешкой на лице спешил в дом какого-нибудь состоятельного человека, у которого наверняка найдется самогон.

Да, появление Залим-Джери не предвещало ничего доброго!

Гумар собирался начать речь, но тут увидел в толпе Жираслана и опять повел пальцем по ноздре. Наконец, подавляя растерянность и не без труда подбирая слова, старшина заговорил:

— Правоверные!.. Хорошо было бы, если бы каждый из вас жил только плодами своего труда. Тогда бы у меня не болела голова. Но мы не можем сказать, что у нас не болит голова. А кто повинен в этом? Кто внушает нам тревогу за наше добро и заставляет сторожить его, не смыкая глаз? — Гумар сделал паузу. — Кто, не делясь ничем, все хочет прибрать к рукам? — при этих словах взор его обратился туда, где стоял Жираслан. — Может быть, таких людей и нет здесь, — встретив взгляд Жираслана, смущенно заключил старшина, — а может быть, и есть… кто знает…

Тщедушный старичок в голубом халате и чалме хаджи, что, вероятно, и придавало ему решимость, тот самый, который первым узнал Жираслана, прокричал:

— Легко сказать, что нет таких людей! Кто же в таком случае увел коня у Кундета только в прошлое новолуние?

— Постой, хаджи Осман, — остановил Гумар старика. — Кто разрешил тебе? О том, как нам избавиться от нечистых рук, скажет сам господин пристав. Да перейдут его болезни ко мне! Слушайте умного человека. Будет говорить Аральпов.

Гумар подобострастно оглянулся, а Залим-Джери с плеткою в руке неторопливо сошел по ступенькам. Батоко, гордый своим назначением, обмакнул перо в чернила. И вдруг Залим-Джери с силой ударил по столу писаря набалдашником плетки. Лысый Батоко, приготовившийся записывать речь, вздрогнул и встал, тряся головой. Аральпов выпучил глаза. Бросил плетку на стол. Широкий, чуть ли не от уха до уха, рот под жиденькими усиками язвительно скривился. Аральпов снова схватил плетку и поставил ее, как свечу. Оглядел собравшихся. В первых рядах поежились, переминаясь с ноги на ногу. Залим-Джери начал:

— Земляки!

Голос этого щуплого человека прозвучал громко и резко.

— Селяне! Хотите жить? А? Его высоко благородие… князь… полковник Клишбиев, — оратор раздельно произнес полный титул начальника округа и продолжал: — Поручил мне остричь вас, как стригут баранов. Да-с! Остричь! Заглянуть под все кусты, под которыми сидят конокрады, воры… Да-с! Довольно! Расправиться с ворами, как с политическими бунтовщиками! Слыхали, есть такие? Были. Были и тут. Зольское помните? Так напомню… Итак, правительство требует от вас назвать воров и конокрадов. Мы опустим на них, на всех смутьянов и посягателей на священную собственность… карающий меч империи. Размышлять нечего. Меч опустится и на головы тех, кто попробует скрывать бунтовщиков и конокрадов. Мы хорошо знаем, кто они и откуда. Это дезертиры с фронта или укрывающиеся от мобилизации… Но, может быть, есть и такие, кто думает, что их не касается приказание начальника края? — Оратор опять энергично стукнул набалдашником о стол и остановил взор на Жираслане, вокруг которого за время речи пристава как-то само собою стало просторно.

Однако Жираслан держался спокойно и тоже похлопывал плеткой по своим тугим офицерским сапожкам. В этом поединке первым смутился Аральпов. Как бы ободряя самого себя, он закончил на высокой, визгливой ноте:

— Правильно я говорю? Правильно. Нет силы, способной противостоять карающему мечу империи. Пускай не думают!

Новый удар плеткой, и снова на столе подпрыгивает чернильница, и снова, хлопая глазами, вскакивает из-за стола испуганный Батоко. Он уже не рад, что взялся за это дело.

— Я кончаю. Бесстрашно выходите и говорите. Кто первый? А?

Все безмолвно осматривали свои чувяки или траву под ногами, как будто там и находился ответ на трудный вопрос. Лишь Жираслан глядел прямо в лицо начальнику.

— Так-с… — негодуя, прошептал Аральпов. — Храбры вы, да только не тогда, когда нужно.

— Что же, — смущенно потирал нос Гумар, — нет охотников?

Молчание становилось тягостным.

— Ну-с, не хотят тут — могут прийти в участок. — Аральпову пришлось искать выход из неловкого положения.

Он еще раз стукнул набалдашником и повернулся, готовый уйти. Гумар понял, что пристав не простит ему этот сход: конокрад перед лицом всего аула одержал верх над ним. Крепко высморкавшись, старшина сделал последнюю попытку, его бас загремел:

— Кто вам зашил рты? Почему молчите! Или один только хаджи Осман имеет силу духа в своем слабом теле? Говорите!