Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

Наконец передний Конь сделал несколько быстрых, уверенных шагов. Спуск кончился. Казмай не ошибся, вывел именно туда, куда нужно было попасть. Что же, не один раз ходил он по этой тропе за свою жизнь.

Под всадниками, глубоко в ущелье, находился аул Батога, где в сакле Казмая все еще продолжалась пирушка главарей банды.

Инал, Казгирей и Казмай внимательно прислушивались. Водили ушами кони. Но, кроме далекого, глухого гула реки и легкого шелеста ручейка где-то рядом, не было слышно ничего.

Конь Казгирея шел бок обок с конем Инала. Стремя позвякивало о стремя. Идущий впереди Казмай придержал коня, сказал:

— Подождите здесь, а я проеду вперед: уже слышны собаки.

В самом деле снизу донесся собачий лай. Всадники задержали коней.

Всю дорогу Казгирей ехал молча. Инал понимал его состояние и упорно думал над тем, как быстрее, решительнее и вернее покончить со всеми этими контрреволюционными вспышками.

Чувствуя потребность хоть как-нибудь разрядить напряжение, Казгирей проговорил:

— Если там, в ауле, стреляли, мы все равно могли не услышать.

— Да, — согласился Инал, — и так могло случиться. Будем ждать. Если все в порядке, Жираслан поднимется сюда.

Но нетерпение поскорее узнать, как идут в Батога дела, нарастало все больше, и у Инала созревало другое решение: не ждать, а идти навстречу событиям.

Разумеется, идти вниз было очень опасно. Инал понимал это, но уверенность в том, что правота его дела должна взять верх, была сильнее сомнений. Он не допускал мысли, что кто-нибудь в народе может не понять его и поднять на него руку. Разумеется, какой-нибудь злоумышленник, бандит, сообщник Аральпова может выстрелить в него из-за угла, из любой щели. Но это меньше всего смущало Инала. Он не задумывался над этим, считая страх перед бандитом унизительным.

Больше всего его продолжало заботить, как поведет себя Жираслан, выполнит ли свое обещание. Он перебирал в памяти события и разговоры прошлой ночи, сопоставлял и взвешивал факты.

И вдруг, как бы повторяя недавний вопрос Эльдара к Жираслану, Казгирей хмуро спросил:

— Что будем делать дальше?

— Ты о чем? — оторвался Инал от своих мыслей.

— Как думаешь поступить с нами? Опять будешь разжигать недовольство? Или решил заморить нас?

— Это кого же я хочу заморить?

— Нас, деятелей правоверного учения.

— Ого-го, вон ты о чем! Вон где твои деятели! Там! — И Инал показал плеткой в сторону Батога.

— Там Аральпов, — возразил Казгирей, — а у нас за спиной весь народ, его вера, его прошлое. Мы с тобой вернемся, и меня спросят люди в мечети и в суде: «Что нам есть? Почему Инал не дает нам пайка?» Что мне ответить? Что будем делать?

— А делать будем вот что — это предложил Коломейцев и это уже согласовано с Москвою… Слушай, Казгирей! Нам нужен представитель в Москве. Постоянный представитель. Это не шутки. Ты туда поедешь. А в Москве, кстати сказать, от голода не пропадешь, тебе дадут паек лучший, чем здесь, а главное — там ты будешь подальше от греха.

Сообщение было неожиданным.

— Вот как! — воскликнул удивленный Казгирей. — А меня спросить не считаете нужным?

— О чем спрашивать? Разве ты хочешь, чтобы абреки продолжали орудовать твоим именем? Или жалко расстаться с ними? И от них ждешь пайка?

Не отвечая резкостью на резкость, Казгирей сухо сказал:

— Мне невозможно расстаться с народом. Это ты решаешь так легко, потому что для тебя Степан Коломейцев или любой другой русский советчик дороже мудрости твоего народа, накопленной веками.

— Снова о том же! — Лицо Инала опять стало сердитым. — Знай, Казгирей! Русские люди, которых ты не хочешь уважать, такие люди, как Степан Ильич, — Инал разволновался и терял самообладание, — такие люди, как Степан Ильич, — святые люди. Ему ты обязан тем, что не знаешь страха кровной мести, — а почему? Это Степан Ильич Коломейцев когда-то учил меня различать истину, тот самый свет, что позже с такой яркостью увидел старик Баляцо из Шхальмивоко. Я не был в Бахчисарае в академии вместе с тобой, тут, в народе, была моя академия. Вот почему легенды нашего народа я знаю не хуже тебя. Не хуже тебя знаю его мечты! — воскликнул Инал.

Уже хорошо были видны деревья, кустарники, под которыми лежал снег. Звенел ручей, выбегающий из-под громадного, как дом, древнего замшелого камня.

— Если ты темнее старика из Шхальмивоко, — говорил Инал, — хотя и был в академии, то вот, смотри сюда, ты, ученый человек! Видишь ручей! Он вытекает из-под камня. Какой древний и мудрый камень! А дальше, смотри, ручей разделился, из одного ручья стало два, текут в разные стороны. Из-под одного камня вышли воды, но пойдут в разные стороны и наполнят собою разные реки. Так и мы с тобою, Казгирей! Не думай, что я забыл свое детство.

Я помню его. Помню, как два соседских мальчика с любовью торопились друг к другу, как один из них с восхищением слушал другого, когда тот читал стихи и тексты… Об этом я уже говорил тебе. Но я помню, верховный кадий, и тот день, когда за плетнем, у порога соседского дома, лежал мой окровавленный отец…

Горячая речь Инала привлекла внимание спутников. Он не делал тайны из того, что волновало его.

Инал продолжал:

— Но ты знаешь, Казгирей, что сейчас не это разделяет нас с тобою…

— Да, это я знаю, — негромко отвечал Казгирей.

Обдумывая слова Инала, он искал возражения.

— Эти ручейки опять сольются, если убрать вон ту скалу, которая разделила их, — проговорил Казгирей. — Видишь ее?

— Да, вижу, скала, — согласился Инал. — Попробуй-ка убрать ее!

И в этот момент и он и Казгирей услышали, что в гору поднимаются всадники. Все взялись за оружие.

— Это Жираслан! — сказал Казгирей. — Ты думаешь?

— Не сомневаюсь. И вот что я скажу тебе, Инал, это будет мой ответ: я сейчас поеду с ним в Батога, поеду туда, чем бы там дело ни кончилось… Да оно едва ли кончилось… Скорей, только начинается…

Так же решил поступить Инал, решил бесповоротно, считая, что лишь его появление в ущелье может быстро завершить разгром банды.

— Но ты зачем хочешь идти туда? — с невольной подозрительностью спросил Инал Казгирея.

— Ты убедишься в чистоте моих помыслов сегодня же.

— Я увижу твои цели скорее, чем ты думаешь. Мы спустимся туда вместе!

— Я не уверен, что тебе следует это делать. — Казгирей поправил пенсне, которое успел надеть за время разговора, и слегка тронул коня. — Но во всяком случае, если ты решил идти, мне приятно думать, что мы идем туда вместе — не как враги, а как сообщники, а на войне везде опасно.

— Мне это тоже приятно слышать, Казгирей. Ты верно судишь: на войне везде опасно. А с народом опасности меньше, чем без него. Было время, Коломейцев учил нас осторожности… Теперь иные времена. Теперь я могу сомневаться не в народе, а в Жираслане или даже… даже в тебе; Казгирей.