Магдалина Сизова - История одной девочки

Утро чуть брезжило за окнами. Желтоволосая классная дама, Эмма Егоровна, ещё покоилась на своём ложе под портретами родственников. А потому покоились на своих подушках и головы девочек с косичками и без косичек — все головы, кроме Галиной. Галя посмотрела вокруг: нет, никто не проснулся. У синеглазой соседки торчал только каштановый вихор. Всё остальное было под одеялом.

Торопливо и решительно Галя надевает чулки, зашнуровывает высокие ботинки и быстро натягивает платье. Потом, неслышно ступая, приоткрывает дверь и выглядывает в коридор.

У-у-у, какой он длинный, какой он тёмный в этом бледном свете!

Она храбро выходит за дверь, оглядывается и бежит по коридору. Вот площадка, вот последний поворот огромной лестницы, и вот уже видна внизу тяжёлая дверь подъезда… Там, за её стёклами, сереет улица, за ней протянулась другая, а за ними стоит на прежнем месте прежний, всё тот же Галин дом. Там — свобода, и мама там! Галя прибежит к ней и скажет, что она больше никогда не уйдёт из дому. Никуда! Только бы её оставили на её диванчике, только бы всё стало опять по-старому!

Она спускается по последним ступенькам и останавливается, окаменев перед неожиданно появившимся швейцаром.

Швейцар сначала посмотрел с изумлением на маленькую фигурку, потом укоризненно покачал седой головой:

— Ай-яй-яй, ведь это что же! Ты куда же это спешишь-то?

— К маме, — еле слышно говорит Галя и чувствует, как ужас мурашками бежит у неё по спине.

Но швейцар продолжает с упрёком качать головой. Потом он протягивает руку и, поглаживая жёсткой ладонью Галину белокурую голову, ласково, но решительно говорит:

— Иди-ка, иди, матушка, наверх. А то хватятся-накажут. Мамаша-то небось сама о тебе скучает. Да ведь что же поделаешь, на то и учение.

Тогда Галя отворачивается от тяжёлых дверей и, чувствуя со страшной болью, что всё изменилось в её жизни и что прежняя жизнь ушла, медленно идёт обратно по лестнице, глотая слёзы.

Она беззвучно открывает дверь и подходит к своей пустой кровати.

Каштановый вихор всё ещё безмятежно покоится на прежнем месте.

Галя осторожно снимает с себя платье и замирает от страха: откуда-то из глубины коридора раздаётся громкий звонок, и одновременно с ним голова Эммы Егоровны появляется в дверях. В полном смятении Галя бросается под одеяло в башмаках.

— Acht Uhr! — раздаётся в ту же минуту над её головой. — Девочки, одеваться!

Эмма Егоровна неумолимо командует своим батальоном, готовя его к утренней пытке. Опять на озябшее голое тело набрасываются казённые халатики, и опять под страшными медными краниками ёжатся и покрываются гусиной кожей озябшие дети.

Дойдя до класса, Галя быстро проскользнула за дверь в уже знакомый тёмный угол. Вот они, лёгкие мамины шаги. Всё изменилось в Галиной жизни, а шаги матери были теми же, прежними!

И навстречу им, навстречу маме бросилась Галя, как к единственному спасению, к единственной своей защите. И, повиснув на маминой шее, не отпуская её от себя, она, плача, повторяет только одно слово: «Домой, домой!»

Мама посмотрела на её залитое слезами лицо, отвернулась и… да, мама заплакала тоже. Но, вытирая поспешно глаза и себе и Гале, мама тихим, ласковым голосом говорит:

— Галенька, перестань! Перестань, девочка родная! Не могу я сейчас тебя взять — ведь и папа у нас уехал в Саратов на весь сезон.

— Возьми меня отсюда! — повторяет упрямо Галя.

— Ну, давай уговоримся: подождём до Нового года — подумай, только до Нового года! — и тогда, если тебе всё так же будет плохо, я… возьму тебя, и мы выберем другую школу. Согласна?

Галя в отчаянии кивает головой — до Нового года осталось ещё больше месяца! — и принимает условие, глотая непокорные слёзы. Но они всё равно продолжают капать даже на ноги, ставшие в первую позицию около палки, и совсем маленькая, худенькая девочка, посмотрев на Галю, говорит, слегка картавя и не выговаривая буквы «р»:

— Посыпь нос-то зубным погошком! Я всегда посыпаю, когда плачу.

Галя с удивлением смотрит на неё и совсем забывает о первой позиции.

— А то он очень кгасный, — поясняет девочка и крепко берётся за палку обеими руками.

Урок идёт своим чередом.

Уроки начинались и приходили к концу, начинались и кончались дни, прогремев звонками, возвещавшими и наступление дня и приближение ночи, — в великом однообразии туманной осени.

Была непонятна новая жизнь. Но всё же Галя узнала кое-что новое: новостью оказалась нетерпимая боль во всём теле.

После приседаний у палки все мускулы на ногах — особенно выше колен — болели и ныли. Вытягивая ночью с наслаждением своё худенькое тело в кровати, Галя сначала с удивлением старалась вспомнить: где это она сегодня ушиблась? С лестницы не падала, о стол не стукалась, а в разных местах боли — прямо не притронешься!

— Это мускулы болят, девочка, — сказала мама. — Мускулы, ещё не привыкшие работать. Но это постепенно пройдёт от постоянных упражнений.

Ох, как всё-таки долго это не проходило!

Однажды Галя с интересом наблюдала за работой старших учениц «на середине» (они уже не держались за палку и делали сложные упражнения на середине класса).

Гале хотелось спросить, прошла ли у них боль в мускулах. Но она не решалась подойти ни к одной из этих учениц, так презрительно посматривающих на маленьких.

Они были весёлые и гордые и очень любили рассказывать друг другу о новых туфлях и платьях. Они всё равно ничего не скажут Гале.

Но, когда она увидела, как тяжело дышит, окончив свои упражнения, самая весёлая из старших учениц, увидела капельки пота, выступившие на её обнажённой спине, несмотря на холод классного зала, она поняла всем своим детским сознанием, каких огромных усилий требовали эти лёгкие движения.

Нет, никогда ей этого не преодолеть! Никогда не станет для неё своим этот чужой дом, где всё, всё полно холода, тумана и упорного труда!

И в этом сером тумане ещё непонятной ей жизни каждое утро раньше всех выбегает Галя в тёмный коридор и там, в углу, ждёт маму, чтобы, обняв её, растерзать своё и мамино сердце всё теми же словами:

— Возьми меня отсюда!

Наступал субботний вечер, и, по мере того как двигалась большая стрелка на стенных часах классной комнаты, точно росло и наполнялось радостью сердце Гали.

Наконец-то задребезжал по всему коридору звонок с последнего урока! Звук его сегодня совсем не такой, как всегда: он мягкий и приятный. И резкий голос Эммы Егоровны, громко объявившей ей: «Можно домой!» — кажется Гале нежным, как свирель, и Эмму Егоровну она почти любит в эту минуту. Она стрелой летит с лестницы и вбегает в раздевалку, где уже ждёт её мама. И вот они с мамой идут домой, и мама, как прежде, крепко держит её за руку.