Иван Кудинов - Переворот

— Товарищи! — сказал он слегка дрогнувшим, взволнованным голосом и шагнул навстречу залу, чувствуя, должно быть, окрыляющую легкость во всем теле. — Сегодня мы собрались, чтобы отметить в торжественной обстановке столетие со дня рождения Карла Маркса, который еще полвека назад предвидел и предсказал неизбежный крах капитализма и переход власти в руки пролетариата. Это его предвидение и предсказание оправдалось и осуществилось в России. Подтверждение тому — Октябрьская революция! Оправдалось, товарищи, и другое предвидение Маркса, — спокойно и твердо продолжал Двойных, и лицо его порозовело. — Вот что говорил Маркс: дело заключалось в экспроприации народной массы узурпаторами, теперь народной массе предстоит экспроприировать своих узурпаторов… Пролетариат России и это сделал! Но это еще не все, товарищи. Взять власть в свои руки — это лишь полдела. Надо еще отстоять эту власть, удержать в своих руках. А для этого, товарищи, надо быть едиными и твердыми, как монолит, и верить в правоту своего дела несокрушимо. — Двойных подошел к самому краю сцены, точно хотел в этот миг быть как можно ближе к залу, к людям, собравшимся здесь. — Особенно сегодня, товарищи, как никогда, необходимы твердость и единство, — сказал он. — Сегодня, когда международный капитал и внутренняя контрреволюция, объединившись, пытаются остановить революционное движение…

Огородников слушал оратора, краем глаза смотрел в зал, притихший и как бы впитывавший в себя каждое слово. Вдруг что-то остановило его, удивило, и он, еще не понимая причины, вызвавшей это удивление, медленно повел взгляд в обратном направлении… споткнулся и замер, не веря собственным глазам: Варя?! Это было так неожиданно и столь невероятно, что в какой-то миг он перестал что-либо соображать и видеть вокруг, кроме одного-единственного лица, заполнившего собою, казалось, весь мир. Огородников смотрел на Варю, не веря, боясь поверить в то, что это она, теряясь в догадках: откуда она тут взялась, Варя Лубянкина, как и почему оказалась в этом зале? Огородников смотрел на нее долго, настойчиво, надеясь, что и она тоже увидит его, узнает, но Варя не обращала на него никакого внимания, взгляд ее был устремлен на сцену, с которой Захар Двойных призывал бийский пролетариат встать на защиту завоеваний революции. Огородников тоже стал смотреть на сцену, где появился уже другой оратор — начштаба Тимофей Бачурин, но полностью переключиться и сосредоточить внимание на нем так и не смог. Селиванов, заметив его беспокойство, спросил:

— Ты что все оглядываешься? Огородников смутился:

— Варя Лубянкина здесь. Откуда она взялась? Не пойму.

И как только митинг закончился и зал шумно задвигался и загудел, Огородников кинулся к выходу, стараясь не упустить из виду Варю. Но пока он пробивался к двери, стиснутый со всех сторон, Варя успела выйти… Огородников выбрался наконец на улицу, запруженную народом, остановился в растерянности, отыскивая взглядом знакомую фигуру и не находя. «Упустил… Неужто упустил?» — подумал с досадой. Но это ж не иголка в стогу. Он кинулся в одну сторону, в другую… И вдруг увидел Варю, свернувшую в переулок и как бы отделившуюся от общей массы. Огородников бросился вслед. Душной полынной горечью пахнуло в лицо. А в этом кривом и узком переулке, уходившем в сторону Бии, жарко было, казалось, еще больше, и он, пробежав немного, умерил шаги и перевел дыхание. Варя была уже недалеко. И шла она не одна… Рядом с ней шагал невысокий, коренастый парень в черном картузе с лакированным козырьком и в плисовых шароварах, заправленных в до блеска начищенные сапоги… Огородников прибавил шагу. Парень оживленно и весело говорил что-то, жестикулируя, и Варя, повернув к нему лицо, внимательно слушала. Огородников кашлянул. Они не обратили на него внимания, все так же оживленно разговаривая. Тогда он кашлянул погромче. Парень умолк, и какое-то время они шли молча, настороженно… Вдруг Варя обернулась, увидела Степана, ойкнула и остановилась.

— Господи… откуда вы? — Смутилась еще больше, заливаясь румянцем. — А я как чуяла…

— Да ты-то сама как здесь оказалась? — спросил Огородников, скосив глаза на стоящего чуть в стороне парня. Варя перехватила этот взгляд, догадываясь, о чем подумал Степан, и улыбнулась:

— Это мой сродный брат.

Парень, поправив картуз, вернулся и подал руку:

— Тихон Мурзин. Слесарь механических мастерских…

— А я Огородников.

— Огородников? — с неподдельным интересом смотрел на него парень. — Тот самый Огородников, который дал перцу каракорумцам?

— Смотри-ка! — усмехнулся Степан. — А я и не знал, что слава об нас идет по всему свету.

— То-то, что идет! — сказал Тихон. — Ну, а теперь куда? На чехословаков? Надо б и этих как следует проучить.

— Надо бы, — сдержанно согласился Огородников. Однако шапкозакидательский тон Тихона Мурзина ему не понравился, и он прибавил: — Силу сломить — сила нужна. Вот если рабочий класс Бийска поддержит, не останется в стороне…

— Рабочий класс никогда не стоял в стороне, — обиженно ответил Тихон. — Так что будь спокоен, товарищ Огородников, не подведем. Ладно, — резко повернулся и глянул с прищуром на Варю. — Дом-то сама найдешь? Бывайте пока, — кивнул. И быстро зашагал вниз по переулку, плисовые шаровары слегка пузырились и поблескивали на солнце…

— Лихой у тебя брат, — улыбнулся Огородников и внимательно посмотрел на Варю. — Ну вот и встретились опять. Одного не пойму: как ты в городе оказалась?

— Приехала в гости.

Огородников взял ее руку, осторожно, потом покрепче сжал горячую и враз повлажневшую ладонь.

— А мы в Шубинке ночевали позавчера, — тихо сказал. — Вечером зашел к вам, а Корней Парамоныч сказал, что ты к деду на заимку уехала.

— Так я и была на заимке, — подтвердила Варя, быстро и вопросительно глянув на Степана. — И в Бийск с дедом приехала.

— Надолго?

— Дедушка вот управится со своими делами… Завтра, должно, и уедем.

— Дед-то по отцу или по матери? — спросил Огородников, будто это имело какое-то значение.

— По матери.

Огородников вздохнул и помедлил:

— Увидеть я тебя хотел. Очень. Слышишь, Варя?

— Слышу. Господи, Степан… — других слов не нашла, умолкла. Они пошли по узкому пыльному переулку и шли до тех пор, пока переулок не кончился и низкий, пологий склон, поросший редким белесоватым кустарником, не вывел их к реке. Бия здесь круто поворачивала, замедляя течение. Тальниковой свежестью тянуло от воды.

— Ну вот и пришли. Дальше некуда… — сказал Огородников и взял сначала одну, потом другую ладони ее, соединил и сжал своими сильными жестковатыми пальцами. — Вот мы и пришли!..

— Куда? — не поняла она.

— Друг к другу. И никого мне, кроме тебя, не надо. Слышишь? Никого.