Иван Кудинов - Переворот

Ждать пришлось, однако, недолго. Семенов появился буквально через минуту. Остановился, не доходя до генерала два-три шага, и некоторое время они внимательно смотрели друг на друга. Потом Семенов сделал еще один шаг и первым заговорил:

— Рад приветствовать вас, генерал, в наших краях. Прошу, — указал на кресло подле низкого столика с вазой.

Голос у атамана густой, сильный, и он, казалось, чуть даже его сдерживал. Вместе с атаманом вошел высокий молодой есаул, но Семенов почему-то его не представил, есаул так и остался в стороне, молчаливый и безучастный. Присутствие его было непонятным.

— Надеюсь, полковник, миссия моя вам уже известна? — спросил Катанаев.

— Да, конечно.

Семенову на вид было лет тридцать, не больше, хотя на самом деле ему и тридцати еще не было. Он был высок, плотен и крупноголов, черные волосы слегка курчавились, и в лице его, смуглом и немного скуластом, проглядывал некий азиатский тип. Видимо, в ком-то из его предтечей текла инородческая кровь. Пожалуй, он был даже по-своему красив, атаман Семенов.

Как только они уселись в кресла друг против друга, в комнату вошла молодая женщина, такая же смуглолицая, как и атаман, брюнетка, но с более утонченными чертами; высокая и очень стройная, гибкая, она прошла по ковру неслышно и мягко, держа перед собою круглый серебряный поднос с двумя стаканами чаю и какой-то закуской на блюдце, поставила на столик и, глянув на генерала обжигающе-остро, улыбнулась. Катанаев кивком головы поблагодарил. Он тотчас догадался, как только эта женщина появилась, что это и есть та самая «прекрасная Маруся», расходы на которую, как ему говорили, равны содержанию всего семеновского корпуса. Нежно-смуглую шею Маруси украшало ожерелье, переливаясь тусклым разноцветьем драгоценных каменьев, о котором генералу тоже говорили: Семенов купил это ожерелье в Харбине, выкинув бешеные деньги, в то время как денег не хватало на содержание войск, и жалованье казакам выплачивалось нерегулярно…

Семенов проследил взглядом за этой немой сценой и усмехнулся. Маруся, так же неслышно и мягко ступая по ковру, с достоинством удалилась.

— Как долго намерены вы, генерал, задержаться в Чите? — поинтересовался Семенов, когда Маруся закрыла за собою дверь.

— Мне сейчас трудно сказать, — отпив чаю из стакана, ответил Катанаев. — Все будет зависеть от обстоятельств, выяснение которых, прежде всего, важно для комиссии…

Семенов опять усмехнулся, на этот раз усмешка была иронически-недоброй, губы слегка покривились:

— Не боитесь, генерал… зря время потратить?

— Постараюсь провести его с пользой для дела. В мои годы разбрасываться временем грешно…

Молчаливо сидевший до этого у дальнего окна есаул кашлянул, как бы напомнив о себе. Генерал глянул на него, роль есаула оставалась загадкой… Впрочем, он тут же и забыл о нем, повернулся к атаману:

— Скажите, полковник, вы получили мое письмо?

— Да, — кивнул Семенов после некоторого колебания, словно раздумывая — сказать правду или утаить. — Получил.

— И решили не отвечать. Почему? Семенов изобразил на лице удивление:

— Как, разве я не ответил? Письмо послано было с курьером, — врал теперь откровенно, почти не скрывая этого. — Видимо, вы разминулись…

Катанаев откинулся на спинку кресла, как бы отодвигаясь и разглядывая атамана издалека. Они помолчали. На дворе, под окнами, кто-то весело и взахлеб рассказывал: «Атаман, значица, и приказал: всех, грит, краснюков под корень, штоб духу их не осталось! Ну, поставил я энтих граждан к стенке и сымаю, значица, последний и решительный допрос: признавайтесь, красные шкуры, где находятся главные ваши силы? А они мне: красными были, красными и останемся, а штобы своих выдавать — извините! А я им: нет, грю, шиш, красными вы у меня не останетесь, я вас мигом сделаю беленькими, как снег, а все красное выпущу подчистую…» Другой голос поинтересовался: «Побелели?»

Под окнами дружно засмеялись.

«А в другой раз атаман приказал…» — продолжал первый рассказчик. Есаул постучал согнутыми пальцами по стеклу и погрозил кому-то кулаком. Голоса смолкли.

Катанаев спросил:

— Насколько я понимаю, полковник, позиция ваша остается прежней? И вы не хотите сближаться с людьми, которые стремятся водворить в России спокойствие и порядок? — Имени адмирала он почему-то не называл, полагая, видимо, что это само собою разумеется. — Мне эта позиция не совсем ясна.

— А что же тут неясного? — пожал плечами Семенов. — Да, я действительно не хочу, не желаю сближаться с людьми, которые сами же и отдалили меня своими действиями. И до тех нор позиция моя будет неизменной, пока эти люди, — продолжал зло и обиженно, — не отменят приказ под номером шестьдесят… Кого я имею в виду, надеюсь, пояснять не надо? Что касается порядка, могу заверить вас, генерал: порядок в Забайкалье, как нигде, установлен железный.

— Речь идет о единстве, — уточнил Катанаев. — И адмирал именно этого добивается.

— Откуда вам знать, генерал, чего он добивается? Лично мне это неизвестно. А посему я предпочитаю держаться от него подальше…

— Но это невозможно! Адмирал — верховный правитель России.

— Нас это не касается.

— Разве Забайкалье — не часть России?

— Забайкалье, генерал, это Забайкалье. Кстати, с адмиралом мы уже встречались…

— Весной прошлого года? Кажется, в мае…

— Да. Как раз на Николу. Праздновали мои казачки, а тут и он явился, адмирал… Задаток привез.

— Какой задаток? Известно, что адмирал по поручению управления Восточно-Китайской железной дороги привез для вас триста тысяч рублей. А вы их не взяли.

— А зачем они мне? И потом, Колчак приезжал не по поручению железной дороги, а по поручению генерала Хорвата, возглавлявшего в то время в Харбине… какое-то российское правительство. И я сказал адмиралу прямо: в подачках Хорвата не нуждаюсь. Вот с тех пор адмирал и затаил обиду…

— Насколько мне известно, лично к вам адмирал не питает никаких антипатий.

— Зачем же он оклеветал, оплевал меня публично, назвал изменником? — голос его дрогнул, сорвался. — Кому я изменил? Казачеству? Нет. Отечеству? А может, адмиралу? Так адмирал — это еще не Отечество. И я не намерен идти на поклон к адмиралу… До тех пор, пока он не отменит свой приказ. Вот моя сатисфакция. Скажите, генерал, а вы на моем месте поступили бы иначе?

— Да. Иначе.

— Вот как! — несколько смешался Семенов и удивленно посмотрел на Катанаева. — И как бы вы поступили?

— Поступил бы, как должно поступить человеку военному. Как это сделал в свое время генерал Корнилов…

— А как он сделал?

— Лавр Георгиевич, как вам известно, тоже наш сибирский казак. И уж он-то, поверьте, располагал гораздо большими возможностями, чем вы, полковник, чтобы летом семнадцатого, будучи главковерхом, не исполнить приказ Керенского о передаче командования генералу Алексееву. Но Корнилов, уважая закон, совестью не поступился…