Зигмунд Скуинь - Нагота

— Передайте Марике мои поздравления, По случаю удачного розыгрыша.

— Я не шучу, дело серьезное. Потому-то наши лопушки ищут знакомства где только можно, пишут письма, в выходные разъезжаются по другим городам. Одним словом — нервничают. Председатель месткома внес предложение разместить под Рандавой воинскую часть. Но это не выход из положения. Во время службы редко кто женится, а потом — ищи ветра в поле. Недавно появился другой проект — рядом с текстильным комбинатом построить механический завод. Но тут другие проблемы: жилье, снабжение, школы.

— Я уже сказал: письма остались в Риге. Если хотите, могу прислать по почте. Как свадебный подарок.

— Я бы хотел сличить только почерк.

— Можно устроить.

— Что касается Марики, я за нее спокоен. Я даже допускаю, она могла писать, обмениваться письмами. Пока мы с ней не познакомились. Это я еще могу понять. Но какой смысл писать после? Когда у нас сложились серьезные отношения. Не правда ли, я рассуждаю вполне здраво?

Последние слова Тенисона подстегнули затихшую было злость. Этот здраво рассуждавший тип был не столь уж остроумен, каким показался вначале. За его самонадеянным спокойствием проглядывали растерянность и смятение. Несмотря на бравую наружность, было в нем что-то стариковское. А то, что он говорил о своей любви к Марике, было просто омерзительно. Когда у нас сложились серьезные отношения... Олух несчастный! Так и видишь его в полосатой пижаме, он пыжится, расхаживая по комнате, корчит самодовольную физиономию перед зеркалом...

Наступило продолжительное, неловкое молчание. Тенисон придавил в пепельнице сигарету и снова окинул его испытующим взглядом.

— Значит, стишками балуетесь так, между прочим?

— Да.

— Живете в Риге.

— Да.

— Я ведь тоже раньше жил в Риге. На улице Дзирнаву, у моста.

— Выходит, земляки.

— А учились в школе имени Паэгле?

— Паэгле? Нет, во второй средней.

— Случайно, не знаете Арвида Скудру?

— Нет.

— А Вайрониса Дембо?

Это уже смахивало на допрос.

— Не знаю.

Тенисон, отрывисто рассмеявшись, закурил новую сигарету.

— Мне подумалось... Рига не так уж велика. Глядишь, и найдутся общие знакомые.

Это он сказал просто так или с умыслом? Не таилась ли в его словах угроза?

— Ну вот, я вас разбудил, теперь могу уйти. Итак, вы остаетесь до воскресного вечера.

— Похоже.

— Мы могли бы с вами позавтракать.

— Спасибо. Нет аппетита.

— Тогда извините. Желаю приятно провести время в Рандаве. Мой пес полагает, мы еще встретимся. На всякий случай, оставляю вам свои координаты.

Тенисон достал из кармана записную книжку и, аккуратно написав адрес, столь же аккуратно вырвал листок.

— Чудесный денек выдался, советую сходить к Гауе. Но будьте осторожны, Гауя коварная река.

— Спасибо за совет.

К выходу Тенисон отступил спиной, не сводя с него глаз, улыбаясь котовской улыбкой, — совсем как гангстер в американском вестерне. Самоуверенный кретин, так и хотелось рассмеяться ему в лицо, но было чуточку не по себе. Этот человек пробуждал не только злость, но и что-то похожее на страх.

Он даже пожалел, что остался.

Однако досада его улеглась, едва он вышел из гостиницы, точнее, едва за ним затворилась дверь номера-люкс.

Так и не удалось увидеть своего соседа, о коем мог в какой-то мере составить себе представление по отдельным предметам — газетам, старому потертому лакированному чемодану, импортным резиновым сапогам необычного вида, поношенному дождевику из грубой парусины, — составить себе представление подобно тому, как палеонтологи по нескольким случайно обнаруженным костям восстанавливают фауну отдаленной эпохи,

Пустынный коридор чем-то напомнил школу в дремотный утренний час. За закрытыми дверьми лились девичьи голоса. Здесь пение, там смех.

Внизу все та же дежурная, его ангел-спаситель. Пожилой, располневший ангел-спаситель в белом халате, Закрутила волосы на пластмассовые бигуди, поверх повязала платок.

— Вы документы мне вчера оставили?

— Да, оставил. Спасибо вам.

— У вас уплачено до завтрашнего вечера. Если задержитесь, придется платить за прописку.

— Ясно.

— Вам повезло. По пятницам командированные разъезжаются, а новые не шибко едут, учреждения два дна закрыты. Ну и, конечно, не будь комната уже занята мужчиной...

Воздух был напоен приятной свежестью. Солнечные, блики на земле и на стенах перемежались с пестрыми, прохладными тенями.

У памятника Ленину девушка поливала цветник. Газон, расцвеченный алыми островками, был похож на яркий ковер. Водяная струя, рассыпаясь в мельчайшие брызги, светилась радужным веером. Мокрый асфальт, просыхая, дымился.

Центр города казался сонным и праздным. Принаряженный семейный люд, нагруженный и увешанный надувными кругами, мячами, сачками и прочей увеселительной техникой, полизывая мороженое, двигался к реке. Мужчины катили детские коляски, женщины с граблями и лейками направлялись на кладбище или садовые участки. Приехавшие в город за покупками колхозники крутились вокруг своих «Москвичей» и мотоциклов с колясками, пожилые тетушки снимали с себя комбинезоны, пластмассовые шлемы. Побуревшие на солнце старички подтягивали сползавшие брюки своих импортных костюмов.

Он все никак не мог пересилить зевоту. Сколько же он часов проспал? Пять. Вполне прилично. Конечно, вчера они выдули чуть ли не ведро крепких напитков. Хорошо, голова не болит. Только пустота какая-то. Закрыть бы глаза, подставить лицо солнцу. Или раздеться, войти в Гаую, лечь на спину, отдаться течению, и вот понесло его, плывет мимо город, плывут поникшие над водой деревья, белые песчаные косы, голубое небо...

Он вышел на улицу, ведущую к мосту. В лучах утреннего солнца река блестела надраенной жестью. Со щебетом носились ласточки. Облокотившись на перила моста, он до тех пор глядел в воду, пока река не застыла, а вместо нее поплыл мост.

Да, все очень странно: и то, ради чего он приехал, и та скандальная встреча в общежитии, и ночные его приключения. Все бред. Не бред только это утро и то, что двигалось мимо. Девочка верхом на лошади. Женщина с цветами. Как хорошо, что в мире есть лошади, цветы и девочки. Он человек самостоятельный, может делать все, что захочет.

Конечно, он опять пытался себя обмануть. Он нередко себя обманывал, когда не хотелось делать того, что нужно было делать. Садясь за уроки, всегда отыскивал причину полистать журналы, поглазеть в окно, походить по комнате; когда нужно было мыть ноги, он вспоминал, что у него насморк, что по телевизору интересная передача. Нелегко ему было собраться с духом, вечно его одолевали сомнения, всегда он колебался. Кому-то позвонить по телефону — и это было проблемой. Его считали невоспитанным из-за того, что при встрече со знакомыми он отворачивался, прикидываясь, будто их не замечает. Необходимость заставить себя что-то сделать вызывала в нем отвращение.