Анатолий Алексин - Сага о Певзнерах

Есть люди с одним дном, есть еще и со вторым, а встречаются и вовсе бездонные. Бездонны либо благородные качества, либо подлые. У «прекрасной бабы» Веры Никифоровны бездонными были честность и прямота. Игорь, как психолог, определил это сразу.

Вначале она решила побеседовать на профессиональные темы.

— Видеть в сотнях детей своих — это редкое качество. Его у вас пока быть не может, — сказала она Игорю. — Но со временем оно появится? Как вы думаете?

— Дети ведь тоже бывают хорошие и плохие.

— Но все они — дети !

— Я не готов дать вам гарантию, — сказал Игорь. — Но понятие «любимчики», к примеру, я не приемлю. Почему за стенами школы есть люди любимые (и это, со всех точек зрения, одобряется), а внутри школы — любимчики (и это осуждено)? Что за уравниловка чувств? Почему учитель не имеет права любить одних…

— На это он право имеет, — перебила Вера Никифоровна. — Но не любить других у него права нет. Или он должен подавить свою неприязнь. Или уж, во всяком случае, ее умело скрывать… Уравниловка, я согласна, всегда вредна. Ну а воспитательная опасна втройне: отличить будущего Лобачевского от не Лобачевских — это наш долг.

Вера Никифоровна была математиком.

— Теперь скажу вам честно и прямо… — У Игоря сложилось впечатление, что она всегда так говорила. — Вам, очень способному, меня уверяли, психологу, кажется, что должность завуча для вас — это мало. — Как она догадалась? — А некоторые полагают, что сразу после университета получить такой «пост» — слишком много. Особенно же это касается тех, кто сам метит на вакантное место. Вернее, оно станет вакантным: нынешний завуч за три года устала сочетать эту каторгу с возвышенной, но мучительной миссией преподавателя литературы и русского языка (диктанты, домашние сочинения!).

Игорь понял, что завуч его школьных лет — не столько соратник, сколько собутыльник бывшего директора — тоже давно смещен.

— Видите, я не скрываю: школьные трудяги вкалывают сейчас, как на галерах. — Ее честность и прямота не иссякали. — Но вы молоды… Да еще и психолог! Это плюс: рядом со мной должен быть человек, который не лупит все в лоб, как я, а психологически тонок. В общем, я вам обещаю.

— А кто нынешний завуч? — полюбопытствовал Игорь.

— Белла Менделевна Гурович. Это я ее привела.

Игорь не успел спрятать свое удивление: Вера Никифоровна взглядом перехватила его.

— Вы не ошибаетесь, — опять в лоб, то есть прямо и честно, сказала «прекрасная баба». — Гурович тоже еврейского происхождения. Ну и что? Национальность — не достоинство человека и не его недостаток. Она вообще от него не зависит. Гордиться своим народом человек вправе, но гордиться собой за принадлежность к тому или иному народу — просто глупо. Ведь любой народ представляют гении и бездари, рыцари и подонки… Сама по себе национальность полностью ничего не определяет!

Игорю показалось, что Вера Никифоровна — «баба» мало сказать прекрасная, а уникальная.

Не только самолеты бывают «перехватчиками», но и люди: они умеют перехватывать на полдороге чужие взгляды и даже мысли, не успевшие прозвучать.

Вера Никифоровна была «перехватчиком». Как и Абрам Абрамович… Их рассуждения о «национальной политике» кое в чем показались Игорю схожими.

Анекдот как-то сказал:

— «Разделяй и властвуй» — одна из подлейших тиранских заповедей. Особенно подло: «разделяй» по национальному признаку! Такое разделение взрывоопасно по причине своей беспричинности. Вот такой парадокс. В необъяснимости ведь есть магия! «Тайна велика сия» — это от Бога. «Тайна необъяснима и может быть рассекречена лишь враждою и кровью!» — это от дьявола.

— А сама-то Белла Менделевна захочет, чтобы одного еврея сменил другой? — спросил Игорь.

— Ну, это уж чересчур! — прямо и честно отреагировала «уникальная баба». — «Хождение по мукам» вас явно травмировало.

Она, думаю, пожала бы руку многим мыслям Еврейского Анекдота.

Помню, он утверждал:

— Сталкивая в пропасть один народ, сталкивают лбами и другие народы. Цепная реакция национальной вражды неотвратима. Вот она, нынешняя чума, а не та, с которой ты, Борис, воюешь в своей лаборатории. Прости, я, кажется, вновь повторяюсь…

Через неделю, как было договорено, Игорь явился к «прекрасной бабе». Она сразу же показалась ему менее «прекрасной», чем прошлый раз. Характер ее за неделю не мог испортиться, но настроение ухудшилось явно.

— Белла Менделевна решила еще годик или полтора поработать… Завучем, я имею в виду.

— Передумала?

— Или испугалась, — честно и прямо сказала Вера Никифоровна.

— Испугалась? Чего?..

— Ну, во-первых, быть может, хочет, чтоб об уходе ее с этой должности сожалели. А для этого на смену должен прийти кто-нибудь послабей, чем она. Непонятное мне желание, но весьма частое. Вы, психолог, наверное, замечали. Впрочем, не исключено, что я заблуждаюсь.

— А во-вторых?

— Во-вторых, она, вероятно, считает — вы оказались провидцем! — что двух заметных, колоритных евреев для одной «средней» школы слишком много. По мне же, будь хоть половина или три четверти… Или ни одного! Какая разница? Какое это имеет значение?

Вера Никифоровна уставилась на Игоря столь прямо и честно, что он, как от слишком резкого света, отвел глаза.

— А в общем, я вам обещала. Обнадежила! И получается, что обманула. Только не восклицайте: «Ах, что вы? Что вы?!» Выходит, что обманула. А вас в этих «хождениях по мукам» и без меня, я уверена, много обманывали. А?..

— Много, — тоже прямо и честно ответил Игорь. — Вы сказали, что я провидец. Какой же провидец? Спешил, надеялся…

— Простите меня.

Прощать или, точней, не прощать надо было не «уникальную бабу», а уникальный режим. Уникальность ведь бывает разного качества.

Тем же летом очередь дошла до меня… В моей биографии кроме главного минуса были дополнительные. Стараясь не слишком отрываться от своих близнецов, я умудрился пройти шестилетний курс обучения за пять лет.

— Шестилетка за пятилетку? — пошутил Анекдот. — Вполне в стиле нашего общества.

Однако проректор — большой знаток марксизма-ленинизма и «национальной политики» — высказался по-иному:

— Всегда они прут вне очереди.

Он изрек это в обстановке интимной… Но доверительные высказывания чаще других доходят до тех, кому доверены не были. Комиссии доложили и о том, что на меня еще в годы студенческие уже навалились людские стрессы и психические расстройства. Распространился слух о моей загадочной способности внушать пессимистам оптимизм, а разочарованным очарование надежды и веры. Я стал не по возрасту популярным. Мои таинственные возможности обросли мифами. Меня разыскивали, ко мне записывались на прием… Завистники сразу же объявили меня знахарем и шарлатаном.