Юрий Рытхэу - Сегодня в моде пиликены

Обычно это был портрет самого заказчика, но был он сделан так, что только одна Эмуль могла узнать в веселом и самодовольном божке лицо реально существующего человека.

Заказов становилось все больше, и Эмуль едва успевала и в столовую, и точить вечерами уже порядочно надоевших божков.

Но отец был очень доволен и, сидя за рюмкой вина, глядя на сосредоточенно склонившуюся голову дочери, говорил:

— Дедово умение перешло к тебе! Странная вещь: вроде я был ближе к нему, а сделать из кости ничего не могу — не дано мне это мастерство!

Эмуль молча выслушивала его, выполняла свою вечернюю норму и ложилась в постель. Электрический свет в селении выключали ровно четверть первого, и до того, как лампочка начинала моргать в знак скорого угасания, девушка успевала уже в который раз внимательно рассмотреть картины на моржовом клыке.

Затаив дыхание она всматривалась в нежные голубоватые тона на белом, чуть желтоватом полированном клыке, и перед ней возникал отчетливый, понятный до последней травинки, до отдельной песчинки на морском берегу, большой, прекрасный мир. Какое волшебство было в этих моржовых клыках? Какую неведомую силу таили тонкие, наполненные красителем черточки, штрихи?

Начинала мигать лампочка, и Эмуль торопливо прятала под подушку бивень. Она чувствовала его всю ночь и, просыпаясь, ощущала далекое тепло дедовских рук, оставшееся в глубине моржовой кости.

Она начинала думать о себе самой, о том, что вот она живет просто так, без мыслей о том, что должно быть в будущие годы. У всех ее подруг были любимые или хотя бы те, по ком они вздыхали, каждая мечтала в будущем переменить свою жизнь, уйти из столовой куда-то в другое место, а вот Эмуль никогда не задумывалась об этом, и не было у нее парня, по которому она бы вздыхала. Со всеми своими ухажерами она была ровна и одинакова, и парни терялись в догадках, кому она отдает предпочтение, и выжидали или же находили таких, кто был определеннее и умел на главный вопрос жизни дать прямой ответ.

— Ты какая-то странная! — говорили Эмуль подруги, но она загадочно улыбалась и ничего не говорила в ответ. Так было до недавнего времени, когда в столовой появились археологи во главе со своим молодым бородатым начальником Геннадием Барышевым.

В осенний штормовой рассвет она ушла на берег моря. Иногда зоркий глаз мог найти в разноцветии отполированной холодной гальки осколок цветной моржовой кости. Выпавшие клыки, пробыв долгое время в морской воде, обретали иной цвет на всю глубину кости. Они были особенно дороги, и пиликен из такого обломка ценился раза в два выше, чем из обыкновенной белой кости.

В темноте долгого утра светились верхушки волн, и соленая водяная пыль освежала лицо. На галечном берегу лежали выброшенные волной морские звезды, плети морской капусты, пустые раковины, голоспинные рачки, красные креветки. Иногда попадались искореженные пустые консервные банки с диковинными этикетками, и Эмуль пыталась прочитать их, вспоминая полузабытые школьные уроки английского языка. Она жалела, что мало училась, но это сожаление появлялось время от времени, когда она встречала в книге непонятное слово или какой-нибудь командированный гость заводил вдруг очень ученый и загадочный разговор. А какие слова говорил Геннадий Барышев: палеолит, неолит, уэленско-оквикская культура…

Экспедиция Академии наук намеревалась разгадать загадку заселения американского материка. Они приехали ранней весной, пробыли несколько дней в селении, наняли два вельбота, нескольких рабочих и отправились в старинное поселение на мысу, в котором уже давно никто не жил. Там они провели в палатках все лето, изрыли лопатами все холмы и набили находками четыре огромных ящика и с десяток мелких. Все командированные предпочитали пользоваться воздушным транспортом, но археологи не поместились бы ни в самолет, а тем более в вертолет, и ничего другого не оставалось, как дожидаться парохода, который должен был завезти новые товары. Археологи толпой явились далеко до часа открытия в столовую и шумно топтались на высоком крыльце, время от времени нетерпеливо постукивая в запертую дверь…

Эмуль дошла до скалистого обрыва. Дальше было опасно: какая-нибудь сильная волна могла припечатать человека к отвесной каменной стене и навсегда отбить охоту лезть на галечную отмель, которая чем дальше, тем больше сужалась, пока не сходила на нет.

Эмуль повернула обратно. В одной руке она несла охапку сладковатой морской капусты — мыргот и медленно жевала длинную плеть. Солнце уже пробивалось узкой красной полоской под черными, низко нависшими тучами. Мрак понемногу рассеивался, и верхушки высоких волн уже больше не светились. Затарахтел двигатель электростанции, вспыхнули окна деревянных домов, а вдали, где селение кончалось и начинался пустынный галечный берег, на вышке, на которой болтался полосатый рукав указателя ветра, вспыхнул красный фонарь, похожий издали на потухающую звездочку.

Эмуль прибавила шагу. Чуть справа и сзади ей помогал устойчивый сильный ветер, толкая вперед ровно и напористо. Ей подумалось, что Барышеву и его товарищам придется порядочно просидеть в селении — в такую погоду пароход не придет, пройдет мимо или разгрузится где-нибудь в южном пункте полуострова, где ветер дует от берега.

Когда она дошла до столовой, к двери уже подходили подруги-официантки, а у крыльца толпились собаки в ожидании большого бака с объедками.

— Нашла драгоценный клык? — спросила заведующая.

Эмуль отрицательно покачала головой и аккуратно сняла здесь же на крыльце покрытый солеными каплями плащ-болонью. Плащи эти появились сравнительно недавно и пользовались большим спросом у жителей побережья, где все лето — ветер и сырость. Эмуль стряхнула соленую влагу и вошла в столовую, уже нагревшуюся от рано затопленной плиты. Из кухни тянуло вкусными запахами, и Эмуль почувствовала, как от предвкушения еды ей сжало челюсти где-то возле ушей.

До открытия столовой оставалось уже немного времени. Эмуль вместе с подругой обтерла покрытие цветным пластиком столы, поставила стаканчики с аккуратно нарезанными салфетками, проверила, есть ли во всех перечницах и солонках содержимое, поставила хлеб на все столы и только после этого села завтракать за крайний столик, стоящий у окна. Она ела горячее оленье мясо и смотрела на высвечивающуюся из сумерек улицу селения. На горизонте, как раз в том месте, откуда должно было подняться солнце, белела полоска чистого неба. Она уже не была ни красной и ни алой — в этом месте цвет был уже дневной. Эмуль перестала есть и подождала, пока не проклюнулся первый луч солнца. Край светила рос на глазах, и который уже раз Эмуль удивилась про себя, как стремительно в своем начале движение солнца: оторвавшись от линии горизонта, оно замедляет свой полет по мере удаления от него. Не успела Эмуль допить чай, как солнце полностью вынырнуло из воды и уже верхним краем коснулось нижнего края облака, предвещая пасмурный ветреный день.