Александр Фадеев - Последний из удэге

— Они не плакали… Если бы они хотя плакали или жаловались, — шепелявя, говорил Кирпичев, — а то ни слова, ни стонышка: одни бродят, другие сидят… Тишь такая, дело к вечеру, там и здесь дымок курит — никогда не забуду… Этот Ли-фу завсегда плачет, — мрачно сказал Кирпичев, — только слеза его холоднее льду…

— Э, землячки! Табачку не разживусь? — своим приятным звучным тенорком сказал Федор Шпак, в накинутой на плечи шинели появляясь у костра.

— А, Федя!..

— Здорово, кенарь!

— Садись к нашему огоньку! — весело закричали ему.

— Да я закурить только…

— А нечего, брат, весь вышел. Сами не курёмши сидим…

— Вот те неладно, — засмеялся Шпак, — весь отряд обестабачился… А я к хунхузам пойду! — вдруг сказал он, сам удивляясь своей мысли и веселея. — Ей-богу, пойду…

Он помялся немного, потом, махнув рукой, сильно прихрамывая и развевая полы своей шинели, решительно зашагал к костру напротив.

Весь взвод, смолкнув, напряженно смотрел ему вслед. Некоторые повставали.

— Э, земляки! — послышался уже у костра хунхузов звучный голос Федора Шпака. — Табачку не разживусь?

Видно было, как он, оглядывая всех, несколько раз сунул в рот палец.

Худой старик-китаец с редкой козлиной бородкой и таким плоским носом, что казалось, будто старик вовсе без носа, молча распустил перед ним кисет. Шпак присел возле на корточки.

— Курит? — с любопытством спросил Кирпичев, которому из-за вставшего соседа не видно было, что там происходит.

— Курит! — восхищенно сказал тот.

— Смотри, смотри, он уже говорит с ним!

— Ну, парень!

— А ну и я сбегаю, хлопцы, — сказал маленького роста горнячок в солдатской фуфайке.

И, виновато оглядываясь на товарищей, он тоже потрусил к хунхузам. Через некоторое время он уже махал оттуда рукой, призывая остальных. Еще несколько человек перешло туда.

— …С чего же она, друга мои, может родить, земля, — с азартом говорил Федор Шпак, сидя на корточках в раскинутой шинели и разводя руками, подаваясь вперед к так же, на корточках, сидящему перед ним веселому, круглому, с очень чистой кожей лица и черными хитрыми, умными глазами китайцу, единственному из присутствующих китайцев говорящему по-русски, — с чего она у нас может родить, ежели ее у нас как заладили пахать, так и пашут ее — и все-то ее одну — без отдыху и сроку, без всякого, можно сказать, удобрению.

— Тц-тц… аха-йя, — качая головой, сочувственно чмокал китаец.

Он переводил слова Федора Шпака своим товарищам, сгрудившимся вокруг него и внимательно поглядывавшим то на него, то на Шпака, то на партизан, все время подходивших к костру.

Старик с козлиной бородкой и плоским носом быстро заговорил что-то.

— Его говори, — сказал круглый китаец с хитрыми глазами, — его говори, русский люди плохо земля работай. Китайский люди не могу плохо земля работай. Китайский земля много-много миллиона люди живи — земля мало. Один люди два-три сажня работай, год живи. Много-много люди совсем земля нету — люди помирай…

— А ты сам что, земля работал? — спросил Шпак.

— Маленький был, земля работай, потом аренда плати нету, папа-мама помирай, моя повара служил… Его тоже повара служил, — указал он на другого китайца. — Его, однако, давно хунхуз, — с улыбкой указал он на третьего. — Старик земля работай, — указал он на старика с плоским носом. — Его портной был… Его земля работай… Его морской капуста лови… Его краба, трепанга лови… Его земля работай… Его жемчуга лови… Его женьшень собирай…

Он указывал то на того, то на другого китайца. Одни смущенно улыбались, другие прятали головы, третьи по-прежнему спокойно сосали трубки.

— Земля мало, работа мало, чего-чего куши о-очень мало! — продолжал китаец с хитрыми глазами. — Большой капитана — джангуйда [7] Хозяева. (Примеч. А.А.Фадеева.) — все на свете себе забирай!..

— А вы бы с ими вот как сделали, с большими капитанами, — придавив ноготь к ногтю, сказал Кирпичев, только что подошедший к костру и присевший подле Шпака. — Наши капитаны-помещики тоже всю землю держали, а мы их вот как! — И он повторил свой жест.

Китаец засмеялся, всплеснул руками, потом, обернувшись к своим, сильно жестикулируя, перевел им слова Кирпичева.

— Хо!.. Хо!.. — послышались возгласы хунхузов.

Старик с плоским носом заговорил быстро и оживленно, поглядывая на Кирпичева.

— Его говори — помещика, купеза мы так делай… чжжик! — И китаец с хитрыми глазами чиркнул пальцем по горлу.

— Да, а деньги в карман… В карман ведь деньги-то? — лукаво прищурившись, спросил Кирпичев.

— Как? — переспросил китаец.

— В карман, говорю, денежки-то, — засмеялся Кирпичев. — Зарежете купца, а денежки в карман! Разве не правда?

Китаец смешался.

— Поддел ты его! — воскликнул маленький горнячок в фуфайке.

— Во балачка пошла, братцы!

— Вот тебе и хунхузы! — смеясь, заговорили партизаны.

Теперь весь костер был облеплен людьми. Хунхузы от других костров перебегали сюда, к бараку. Услышав, что наши разговаривают с хунхузами и что у хунхузов можно разжиться табачком, партизаны кучками стали переходить сторожевую линию. Вскоре и хунхузы стали переходить на партизанскую половину. Все перемешалось. Хунхузы угощали партизан табаком, партизаны их — салом и сухарями. Кто-то менял уже свою флягу на хунхузский котелок. У одного из костров китаец с широким улыбающимся лицом, блестевшим от пота, расстелив на траве разрисованный драконами платок, начал показывать фокусы.

— Как же так получается? — говорил Кирпичев, недовольно косясь на голые ноги бурильщика Ивана Ложкина, который в начале разговора тоже подошел к костру со штанами в руках и винтовкой за плечами. — Как же так получается? Трудящие люди, а занимаетесь вы разбоем… Ведь это же разбой, други мои!..

— Уэй!.. — Китаец с хитрыми глазами поморщился. — Нету разбойник! Зачем разбойник?.. Наша большевик!

— Хороши большевики! — усмехнулся маленький горнячок в фуфайке.

— А зачем корейцев грабите? — дрогнув проваленной губой, сказал Кирпичев. — До чего народ тихий, а вы их грабите…

— Это от ихнего начальника, от Ли-фу, зависить, — самоуверенно и самодовольно сказал кто-то из крестьянского взвода. — Он, конечно, живеть этим, а им, конечно, деваться некуда, они ему, конечно, и служать…

— Это с их вины не сымает, — сердито сказал Кирпичев.

— Нет, вам бы сложиться всем гуртом, — вмешался еще кто-то из партизан, — сложиться бы вам всем, да как вжахнуть, ка-ак вж-жахнуть по вашей по всей власти!..

— Ха! — воскликнул рябой хунхуз с вырванной ноздрей. — Солдата ходи! Пынь!.. Пынь!..

Он сделал руками жест, как будто стреляет.

— Тю… солдат боятся! — презрительно сказал Кирпичев. — А солдат разве не человек?..