Юрий Рытхэу - Метательница гарпуна

Пани Янина Козерацка шла впереди, вела Марию Тэгрынэ по пути, который проходили важные иностранные послы разных государств, и всё вспоминала бывшего ссыльного поляка, друга своей давно ушедшей молодости, знаменитого писателя Вацлава Серошевского. «Знаете, — продолжала пани Козерацка. — Он искал нового человека. Он был страшно разочарован, что в мире не осталось чистых людей. И он считал, что нашел их в вашем краю. А он был красавец… Озорник был».

Может быть, в том замке, где висят удивительной красоты гобелены, звучала и эта музыка: сочинение Николая Зеленьского, человека, который не знал и не ведал, что где-то очень далеко, в необозримо далеком будущем, на берегу Анадырского лимана будет сидеть вечером чукотская девушка и слушать его музыку…

Пластинка кончилась. Маша осторожно сняла диск и аккуратно опустила его в плотный фирменный конверт с красавицей на глянцевой бумаге.

Иногда от Семена приходили письма. Шутливые, очень сдержанные. Маша отвечала, стараясь изо всех сил не проговориться, не дать волю своим чувствам. Она мысленно сочиняла десятки страниц, наполненных самыми нежными словами, но на том листочке, который вкладывала в конверт, были лишь новости анадырской жизни, что-то вроде отчетов о приездах и отъездах неугомонного Роберта Малявина, который становился все экзотичнее и живописнее. Он ухитрился даже пропитаться запахом старой яранги — прогорклого моржового жира. Роза пыталась вытравить этот дух, держала мужнину одежду за окном, стирала в импортных порошках, обливала одеколоном — ничто не помогало.

Писала Маша и о своих делах. Об экзаменационной сессии в Хабаровском педагогическом институте, о переходе на третий курс филфака…

В середине лета ей все же удалось вырваться в тундру к геологам. От побережья Ледовитого океана до партии, где работал Семен Кутов, надо было лететь вертолетом.

В тот год лето стояло жаркое, комариное. Лицо горело от жидкости, которой густо мазались, чтобы спастись от укусов кровожадных насекомых. Комары не покидали своих жертв даже в вертолете. На аэродроме они врывались в открытую дверь и отправлялись в путешествие вместе с пассажирами. Порой Маше казалось, что звон их заглушает гул двигателя.

Речная дельта сузилась до одного потока, и, ориентируясь по нему, летчик повел вертолет к подножию хребта, к истокам рек, несущих золотоносный песок в океан. Сверкали многочисленные озера, мелькали холмы, поросшие оленьим мхом и цветами. Вдоль реки тянулась зеленая лента кустарника.

Маша старалась думать о делах, но все застилала огромная радость предстоящего свидания.

Разные видела Маша геологические партии, но эта, была самая благоустроенная. Брезентовые палатки были даже снабжены железными печками, о чем свидетельствовали выведенные наружу трубы. Имелась здесь и своя вертолетная площадка — ровное, расчищенное поле на берегу реки. Туда устремились все, кто в тот день не был на маршруте.

Маша узнала Сеню еще издали. Даже здесь, в глубинной тундре, вдали от цивилизованного мира, в среде бородатых и нестриженых, Семен Кутов выглядел джентльменом, был тщательно выбрит!

— Это ты? — удивленно спросил он Машу. — Вот не ожидал!

Весь день они провели вместе, но для Марии он пролетел, как мгновение. В палатках, во время беседы с секретарем комсомольской организации, за обедом она не сводила глаз с Семена.

Когда шли к вертолету, Маша чуть отстала и тихо сказала ему:

— Буду очень ждать тебя.

— Ты молодец, что прилетела, — дрогнувшим голосом ответил Семен и крепко пожал руку.

В вертолете Маша сидела, прильнув лицом к стеклу. Не могла разобраться в самой себе. Что это такое? До сих пор жизнь представлялась Марии Тэтрынэ ясной, и она не понимала тех, кто видел неразрешимые трудности в сердечных делах. А такими делами ей по роду своей должности приходилось заниматься довольно часто. То парень обманет девушку, бросит с ребенком. То где-то на материке жена изменит поехавшему на Чукотку мужу.

Маше были чужды нерешительность, рабское отношение к чувству. Другим она советовала: если любовь с двух сторон — значит, все прекрасно, надо бороться за эту любовь. А если любовь без взаимности, то она гроша ломаного не стоит. Маша была убеждена, что любви неразделенной не существует. Во всяком случае, ее не должно быть в жизни. От этого все сложности. Она откровенно презирала девушек, которые бегали за своими возлюбленными и старались удержать их возле себя даже ценой собственного унижения.

И вдруг у нее самой возникло чувство такое непонятное и странное. Как хочется, чтобы Семен был чуть повнимательнее, лишний раз взглянул бы на нее, сказал слово, обращенное только к ней. Все время, пока Маша была в геологической партии, она старалась находиться рядом с ним, не отходила от него ни на шаг, может быть, даже смущала этим парня. Вспомнила в вертолете такое свое поведение, и стыд залил краской лицо. Да, нехорошо, недостойно вела она себя.

И здесь же, в вертолете, освещенном незаходящим солнцем, приняла твердое решение: впредь держать себя в руках.

Но все же поздней осенью, когда стали возвращаться геологические партии, Маша постаралась устроить так, чтобы не уезжать из Анадыря. К удивлению своих соседей, Розы и Роберта Малявиных, она очень много занималась теперь благоустройством собственного жилища. Купила полированный диван-кровать, хороший стол, несколько стульев, отчего в крохотной комнатенке стало так тесно, что каждый раз, провожая гостей, Маша сама поражалась, как они поместились здесь и даже ухитрились потанцевать.

Впрочем, когда Семен Кутов работал в тундре, гости бывали здесь редко. Маша предпочитала оставаться в комнате одна и слушать музыку.

Соседи знали, что в это время ее лучше не беспокоить. Лишь однажды сквозь звуки бетховенской фортепьянной сонаты пробился робкий стук в дверь. На пороге Маша увидела Роберта вместе с Нутетеином. Знаменитый эскимосский певец и танцор приехал работать консультантом в окружной Дом народного творчества.

— Тыетык! — сказал старик и, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату, уселся на новенький диван. Оглядевшись, отметил с грустью: — У нас со старухой комната тоже есть, а вот мебели нет.

— Если хотите — помогу купить, — предложила Маша.

— Купить-то просто, — покачал головой Нутетеин. — Только зачем? Все равно уедем отсюда.

Видно, не очень нравилось ему в Анадыре.

— Разве это жизнь? — словно подтверждая догадку Маши, продолжал он. — На охоту нельзя ходить, одна только рыбная ловля. А рыба — это тьфу!

— У вас же интересная работа, — сказала Маша.

— Верно, — согласился старик. — Только стыдно мне. — И пояснил: — Когда ты поешь и танцуешь после трудового дня — это хорошо. А если песня и танец превращаются в работу, это уже нехорошо. Раньше у нас самый большой праздник, самый красивый танец когда был? Когда добывали кита. А теперь хоть и кита-то нет, а требуют, чтобы был хороший танец. Большая радость только от большого труда бывает…