Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава

– Вот вам новый врач – Мария Владимировна! Прошу любить и жаловать!

Больные посмотрели на Машу: одни – с любопытством, другие – с безразличием.

«Хотя бы внешне не показать своей слабости», – подумала она и подошла к первой с краю кровати.

– Это ревматик, – сказала Фекла Захаровна.

В постели лежала девочка. Колени ее были приподняты. Здоровой рукой она держала больную, напряженно согнутую в локте. Девочка недоверчиво смотрела на Машу.

– Как тебя зовут, девочка? – спросила Маша.

– Мария.

– Маруся или Маша?

– Дома зовут Машенькой.

– Моя тезка, значит! Как же ты заболела ревматизмом?

– Я ангиной болела. Две недели назад. Заболело у меня здесь сначала, – девочка осторожно показала рукой на запястье.

Маша протянула руку к температурному листу в изголовье больной.

– Ой, тетя, не качните кровать! – со страхом воскликнула девочка.

– Не качну, не бойся. Что сейчас болит у тебя, девочка? – ласково спросила Маша.

– Левый локоть, левое колено и вот здесь, – она опять осторожно показала на запястье.

– Какое лекарство она пьет?

– Пью салицилку, – сказала девочка, – ничего мне не легче. День и ночь болит… – По лицу ее потекли слезы.

– А ты не плачь. Боли скоро пройдут. Через два-три дня уже никаких болей не будет.

А сама подумала с жалостью: «Боли-то пройдут, а вот сердце…»

– Сколько дней она в больнице? – спросила Маша Феклу Захаровну.

– Шестой день.

Маша в раздумье постояла над постелью больной и снова обратилась к Фекле Захаровне:

– Сколько граммов даете?

– Два грамма.

– Надо довести дозу до шести граммов в день.

Маша встретилась взглядом с глазами Феклы Захаровны и прочла в них одобрение.

Вера Павловна оказалась права – в женской палате не было тяжелобольных. И обход этой палаты Маша закончила почти спокойно.

Больным новый врач понравился, и они долго говорили о ее внимательности и серьезности.

Фекла Захаровна этого мнения больных не передала. «Рано ей голову кружить!» – решила она. Но сама с любопытством присматривалась к молодому врачу. Вроде и скромна, и краснеет по всякому пустяку, молчит все больше. А на обходе откуда что взялось: голос твердый, движения уверенные и для каждого ласковое слово нашла. Словно приворожила больных!

Фекла Захаровна чувствовала, что пройдет три-четыре дня – и Маша приворожит и ее.

Но это случилось в первые же сутки.

Вера Павловна, вероятно, намеренно не сказала новому врачу, что в мужской палате лежал тяжелобольной. Это был бригадир колхозной рыболовецкой бригады Никита Кириллович Банщиков – тридцатилетний смуглый человек с необычайно блестящими, беспокойными карими глазами.

Он лежал на подушках, в рубашке, разорванной им в момент приступа удушья. У него было крупозное воспаление легких, и в эту ночь ожидался кризис.

Маша надолго задержалась у постели Банщикова, прослушала его, проверила пульс, расспросила у Феклы Захаровны, что назначено больному.

Банщиков тяжело закашлялся, прижимая руки к груди.

– Дайте больному кислородную подушку, – сказала Маша Фекле Захаровне и, когда они обе отошли от постели, шепнула ей: – Вы бы записывали, Фекла Захаровна, больных много – забудете!

– Я забуду?! – изумленно подняла брови Фекла Захаровна. – Не случалось такого со мной. Не так уж я стара, чтобы дело забывать.

– Вам виднее, – сказала Маша, – но полагаться на память в таких случаях рискованно.

Фекла Захаровна достала из кармана халата сложенную вчетверо бумагу и огрызок карандаша. Обидчиво подобрав губы и прищурившись, она приложила бумагу к стене и записала сердитым, размашистым почерком:

«Банщикову – кислородную подушку».

В тот же день Фекла Захаровна воспользовалась случаем отомстить Маше. У больного надо было взять кровь.

– Вы это сделаете лучше меня, у вас большая практика, – сказала Маша Фекле Захаровне.

– Что вы! – ответила та. – Вы врач с высшим медицинским образованием! У вас, поди, и приемы какие-нибудь новые. Я уж поучусь!

Спорить у постели больного было нельзя. Маша засучила рукав на полной руке больного и, как ни приглядывалась, не могла найти вены. Она помолчала немного и сказала просто:

– На студенческой практике мне труднее всего было брать кровь из вены больных. Я не хочу причинять лишнюю боль. Сделайте, пожалуйста, вы, Фекла Захаровна.

Откровенное признание молодого врача разоружило Феклу Захаровну. Она послушно села на табурет у постели больного.

Летняя ночь подходила к концу. Таяли тени по углам просторной палаты, и в окна осторожно вливался свет. Маша сидела около кровати Банщикова. Она держала его холодную, влажную от пота руку. Теперь она знала, что больной будет жить.

– Я, наверно, не умру, – вдруг сказал Банщиков, и слабая улыбка тронула его губы.

Маша отпустила его руку и, счастливо улыбаясь, сказала вполголоса:

– Конечно. Все страшное осталось позади.

Больной закрыл глаза. Маша еще некоторое время постояла над ним и, убедившись, что он спит, на цыпочках вышла из палаты.

В кабинете она устало опустилась на кушетку, накрытую белой простыней. Ей казалось, что бесконечно много времени прошло с того момента, когда Вера Павловна втащила в эту комнату ее чемодан.

Во время обхода больных, в долгие, томительные часы ожидания у постели Банщикова Маша была в состоянии нервного подъема. Сейчас он прошел, и ее охватили сомнения. А правильно ли она ведет себя? Сможет ли она справиться с теми ответственными делами, которые надвигались на нее со всех сторон?

Она уткнулась лицом в прохладное полотно простыни и горько заплакала. В таком состоянии и застала ее Фекла Захаровна. Она гладила ее по голове, утешала, как девочку, называла ласково Машенькой.

Маша стояла у жестяного умывальника и, засучив рукава халата, задумчиво смывала с пальцев мыльную пену. Она думала о себе, о Вере Павловне и Фекле Захаровне. За несколько дней, проведенных в Семи Братьях, кроме этих людей, она пока еще никого не знала.

Вера Павловна ей не понравилась. Ее поразила легкость, с которой та оставила больницу на нового, неопытного человека. Она радушно предложила Маше свою квартиру, но оказалось, что и в этом преследовала выгоду. Ей не с кем было оставить дочь. Шустрая десятилетняя девочка стала тяжелой обузой для Маши.

Совсем другое впечатление произвела Фекла Захаровна. Она не кривила душой в отношениях с людьми и преданно любила свое дело. Но Фекла Захаровна была пожилым человеком, с интересами, присущими людям этого возраста, и Маша чувствовала томящее одиночество.

Она вздохнула, вытерла полотенцем руки и подошла к двери.

– Пожалуйста! – сказала она и открыла дверь.

В комнату вошел рослый светлоголовый парень. Он сел на белую табуретку около стола, застенчиво положил на колени большие руки.