Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава

В эту ночь он поверил, что в богатых сибирских лесах притаились сотни еще не открытых лекарственных трав. В себе он ощущал горячее желание пуститься на их поиски.

«Пусть в жизни не существует свет-травы или я не сумею найти ее, – думал Федя, – но я найду другие лекарственные травы».

На рассвете, поеживаясь от прохлады, он пришел к окончательному решению пойти учиться на биологический факультет.

У кромки леса, над рекой, заалела утренняя зорька, и на светлеющем небе проступили очертания гор. Как дымок дальних костров, из ложбин потянулся туман к поднимающемуся солнцу.

Федя встал, бросился на разостланную на сене овчину, натянул на себя одеяло и закрыл глаза. Но какое-то смутное беспокойство не давало ему задремать.

На лестницу, прислоненную, к сеновалу, взлетел петух. Он гордо оглядел двор, вытянул шею, украшенную зеленым блестящим воротником, захлопал красными с коричневыми полосками крыльями и загорланил, извещая деревню, лес, реку и поля о наступающем дне.

Федя поднялся на локте и громко спросил себя:

– А почему на биологический, а не на медицинский?

Петух скосил на него красные глаза и слетел с лестницы на землю. Из гнезда, искусно прилепленного к балке крыши, вылетела ласточка, с громким писком выглянули большеротые, некрасивые птенчики.

Федю опять охватили сомнения. Хотелось поговорить со знающим человеком, услышать его совет.

– Сынок, вставай, сынок! – послышался снизу голос Савелия. – Чаек пить иди!

Федя вскочил, подошел к краю сеновала, присел на корточки.

– Доброе утро, дедушка!

Старик стоял около лестницы босой, в полосатых штанах, в длинной белой рубашке.

– Как спалось, сынок?

– Никак, дедушка. Всю ночь не спал.

– Что так? – удивился Савелий. – В молодые годы только и поспать.

– Все о будущем своем думаю, дедушка. Не знаю, куда учиться пойти: биологом быть или врачом?

– Биологом? Это как? – неуверенно спросил старик.

– Это значит природу изучать. Каждую травку, каждое дерево знать.

– Эх, хорошо! – всплеснул руками Савелий. – Вот, стало быть, почему ты свет-травой интересовался… А доктором – тоже польза великая людям. Да нельзя ли, сынок, то и другое?

– Нельзя, дедушка, – решительно сказал Федя. – Ну, я сейчас…

Он схватил рубашку и стал натягивать ее. Савелий подошел к дому, осторожно ступая босыми ногами.

– А почему же нельзя? – вдруг озадаченно сказал Федя, и ему показалось, что вокруг все озарилось каким-то сияющим, радужным светом: и небо, и трава, и дом Савелия Пряхина. В сердце же поднялась такая радость, что он чуть не задохнулся. – Можно, конечно, – тихо сказал он сам себе, – сначала биологический, а потом медицинский… Дедушка! Можно, можно! – закричал он, как будто бы решение это важно было не для него, а для старика. Но Савелий не понял, что кричал Федя, только махнул рукой. Жест этот говорил: «Придешь в избу и расскажешь».

Федя подал заявление на биологический факультет университета. Его светлое настроение теперь омрачало только одно: Саня отходила от него все дальше и дальше. Он не мог понять, почему дружба, из года в год крепнувшая, теперь вдруг нарушилась. И чем реже встречался он с Саней, чем безразличнее становилась она к нему, тем ярче разгоралась в его сердце первая любовь, которую трудно еще отличить от чувства преданной дружбы.

Возвратившись из Семи Братьев, несколько раз пытался Федя встретиться с Саней, но она по телефону отговаривалась – сначала тем, что держала экзамены на заочное отделение маркшейдерского факультета горного института, потом тем, что занята неотложными делами в детском доме. Причины уважительные, но их, конечно, не было бы, если б Сане хотелось встретиться с ним. Федя хорошо понимал это и грустил.

Однажды вечером на мосту он встретил Саню с какими-то незнакомыми девушками и юношами. Они шли навстречу ему по другой стороне моста, о чем-то громко рассуждали и смеялись.

«Для этих людей у нее нашлось время», – подумал Федя и отвернулся, опираясь локтями на чугунные перила моста. Саня не заметила его.

Федя рассеянно смотрел на лодку, качающуюся на волнах, поднятых только что пробежавшим катером. И ярко-ярко, будто бы это было всего лишь вчера, в памяти его пронеслось воспоминание о первой встрече с Саней.

Это было душной августовской ночью 1945 года. Пароход медленно шел вверх по реке. Он с трудом преодолевал могучее течение, обходил пороги, острова и мели. Искры фейерверком летели из трубы. Легкий ветерок гнал их в сторону, и они падали в воду и гасли.

Вот уже несколько суток шел по реке пароход специального назначения. Шел он не по графику. Капитан, заметив на берегу костры, отдавал команду остановиться. Хрипло и коротко гудел пароход, хлопал по воде широкими лопастями и медленно, неуклюже поворачивал носом к берегу.

Каюты и трюмы были переполнены школьниками. Все лето они вместе со своими учителями работали в колхозах, заменяли тех, кто ушел защищать Родину и еще не возвратился домой.

Школьники спали: некоторые с удобствами на постелях, иные по-походному – подостлав под себя пальто.

Пароход плыл, равномерно постукивая колесами. Казалось, вот-вот кончится путь на реке, освещенной электрическим светом, и он выйдет на широкую, усеянную звездами дорогу в небо.

Игорь и Федя спали на палубе, под капитанским мостиком, положив головы на одну подушку. Около их ног в грубо сколоченной клетке лежал поросенок.

Друзья проснулись от страшного шума. Хриплым басом ревел пароход, пассажиры кричали и бежали к борту. В отдалении прозвучал и оборвался отчаянный визг. Что-то упало в воду.

– Утонул!

– Бегом, да так и оборвался!

– Штопором к самому дну, даже не вынырнул! – кричали ребята.

– Кто утонул? Где? – спрашивали Игорь и Федя бегущих ребят.

– Федька! Да это твой питомец покончил самоубийством! – воскликнул худенький мальчуган, кутаясь в одеяло, сложенное треугольником.

Федя бросился к лестнице. Там стояла клетка с открытой дверцей. Засов, привязанный веревкой, был кем-то вытащен, он еще колыхался. Видимо, бегство поросенка из клетки произошло только что.

Вокруг собрались ребята. Все они с сожалением разглядывали клетку, трогали ее, сочувствовали Феде и удивлялись, кто мог выпустить поросенка. Федя сердито молчал, с трудом удерживая слезы. Он заработал поросенка в колхозе и вез его в подарок матери, с удовольствием представляя себе, как обрадуется она этому подарку. Все оказалось напрасным. Было отчего и заплакать.

Пароход подходил к городу. Больше не встречались высокие скалистые берега и пестрые поляны цветов. Не было тайги, на десятки километров уходящей вдаль.

По берегам громоздились кирпичные постройки заводов. Черные, прокопченные трубы поднимались в небо.