Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава

Больше полугода работала она в городской клинике и теперь возвращалась в Семь Братьев.

Стояли весенние дни. Ветры высушили дороги и взгорки. Только в лощинах, оврагах да зарослях леса кое-где еще лежал потемневший, пористый снег. Легкая дымка пыли оставалась позади машины.

Вблизи от села, на огромной поляне, прилегающей к тракту, как гигантские зеленые стрекозы, с рокотом бежали и взмывали ввысь легкие самолеты «У-2». Они снижались над полями озимых, там, где люди в белых халатах подавали знаки красными и белыми флажками. Автоматически открывались зеленые люки самолетов, на поля рассыпалась подкормка, и, на мгновение поднявшись высоко в небо, гигантские стрекозы возвращались на поляну, заросшую бурой прошлогодней травой.

Этот естественный аэродром был уныл своим однообразием, и взгляд прохожего и проезжего невольно останавливался на человеке с красным и белым флажком в руках, стоящем около железных бочек, из которых заправляли люки самолетов.

Машина промчалась мимо аэродрома, мелькнул березовый перелесок, за ним потянулись поля. Воздух наполнился гудением тракторов. Справа и слева от дороги они тащили по полям сцепки борон. На черные комья земли слетались громкоголосые жаворонки. Суетливо бегали они, деловито склоняли головки, что-то клевали, к чему-то приглядывались. Затем взвивались в небо, трещали, свистели и, как в плавном вальсе, кружились под собственное пение.

Возле Семи Братьев шофер затормозил, пропуская колхозное стадо. Впервые после скучного зимнего стояния в скотных дворах шли на луга коровы.

Маша улыбнулась. Все, что видела она, приближаясь к Семи Братьям – и колхозные стада и бескрайние поля, – было родное ей, близкими узами связанное с Никитой Кирилловичем. Но недаром говорится, что счастье и тревога родные сестры. В сердце Маши радость то и дело сменялась тревогой. Как они встретятся? Что будет дальше?

Вот и Семь Братьев. Машина замедлила ход, потому что из ворот на дорогу то и дело выскакивали ребятишки без пальто, но в зимних шапках, нахлобученных по самые глаза, или, не обращая внимания на сигналы, под самые колеса подбегали белые куры и петухи.

Позади остался механизированный ток – новая, еще не почерневшая постройка, похожая на длинный амбар с прилепившимися к ней тремя веселыми прирубами.

Машина остановилась около опрятного домика с белыми, недавно побеленными ставнями и двумя голыми рябинами, огороженными низким забором.

Здесь жила Маша. Шофер помог ей внести вещи.

Она вошла в свою комнату и огляделась. К ее приезду хозяйка побелила стены, выставила окна, повесила на двери шторы, а стол застлала новой скатертью.

Маша почувствовала сильную усталость и, не разбирая чемодана, даже не причесав растрепавшиеся в дороге волосы, опустилась на стул.

Мысленно она пробежала время своего отсутствия месяц за месяцем, начиная с момента отъезда из Семи Братьев.

В клинике она работала под руководством Аллы Максимовны. Много больных прошло через ее руки. Теперь Маша чувствовала себя смелее, увереннее. В душе ее поднималось горячее желание сегодня же пойти в больницу, приступить к работе, многое рассказать и кое о чем поспорить с Верой Павловной и Феклой Захаровной. Хотелось взглянуть на осуществленную мечту ее и Никиты Кирилловича. Дорогой шофер рассказал ей, что несколько дней назад хлынула вода через вырытые канавы, через Белый ключ и затопила деревенское болото.

Но больше всего хотелось Маше встретиться с Никитой Кирилловичем, прекратить досадный разлад между ними.

Не раз раскаивалась Маша в словах, сказанных Никите Кирилловичу перед отъездом из Семи Братьев. Он дал ей полную волю свыше полугода проверять свое чувство к нему. Дважды он приезжал в город, но оба раза приходил с Федей, намеренно избегая оставаться с нею наедине. Никита Кириллович уходил, а Маша до полуночи сидела в комнате, не зажигая огня и кусая уголки платка, чтобы сдержать слезы, и говорила вполголоса: «Упрямец, камень, а не человек».

И теперь сомнения заслоняли радость предстоящей встречи.

«Он знает, что сегодня я буду здесь. Почему же его нет?» – думала она, забывая, что приехала всего час назад и не мог же Никита Кириллович предвидеть время ее появления в Семи Братьях.

Она встала, переоделась, надела пальто, накинула на голову белый шарф и вышла на улицу.

Сердце подсказывало ей, что сейчас она встретит Никиту Кирилловича.

– Маша, калоши чего не надела? – крикнула вслед ей старуха хозяйка, разглядывая на ее ногах новые лаковые туфли.

– Пройду как-нибудь, – не оборачиваясь, отозвалась Маша, легко перескочила через грязь и вышла на улицу.

Сразу же она столкнулась с почтальоном Катей.

– Мария Владимировна, приехали! – бурно обрадовалась та и чуть не задушила Машу в объятиях.

От Кати пахло дешевыми духами, пудрой, земляничным мылом. Поправляя завитые волосы, прикрытые красным беретом, прищуривая круглые глаза, она сказала тоном заговорщицы:

– А Никита Кириллович на строительство теплиц пошел…

Маша вспыхнула и подумала: «Она тоже знает».

Они еще сказали друг другу несколько незначительных фраз и разошлись в разные стороны.

Маша направилась к теплицам. Катя забежала во двор и, хоронясь, выглядывала оттуда, чтобы видеть, куда пойдет Маша – в больницу или к тепличному комбинату.

Не было другого места в Семи Братьях, такого же поэтичного и влекущего к себе, как колхозные теплицы. Весна в Сибири капризная. Бывает, буянит метель, падает снег, а под рогожами, прикрывающими стеклянные рамы парников, живет молодая поросль. Сдвинешь рогожу, а там, под ней, крошечные зеленые стебельки, на которых еще и листьев-то нет, а так, какие-то зеленые узелки. Смотришь сквозь стекла рам, запотевшие от дыхания растения, и тебя охватывает чувство нежности, близкое к тому, которое появляется при виде совсем маленьких ребятишек.

За парниками – две старые теплицы, и в них буйная весна. Через стекла видны резные листья рассады помидоров, яркая зелень лука. Над стеллажами в ящиках – густая щетинка травы, выращиваемой для цыплят.

Через стекло тянулись к солнцу крупные листья и ярко-желтые цветы огурцов. На цветах то здесь, то там появлялись пчелы. Они то и дело скрывались в улей, который стоял тут же, в молодой зелени теплицы.

Но что все это по сравнению с новыми теплицами, к которым подходила Маша, стараясь не быть на виду у людей, точно она не имела права запросто прийти и посмотреть на новые постройки.

Ее поразила кирпичная котельная с высокой трубой и две просторные теплицы, поблескивающие на солнце стеклянными боками и крышами. В дальней теплице, склонившись над стеллажами, женщины сажали рассаду. Они сбросили верхнюю одежду. Сквозь стекла мелькали их пестрые платки и платья.