Агния Кузнецова (Маркова) - Твой дом

– Садитесь, Стрелова, – сказала Агриппина Федоровна.

Под общий гул одобрения Елена пошла и села к Вере на парту.

– Замечательно, Лена! – восхищенно зашептала Вера, пожимая подруге руку.

– Правда? – обрадовалась Елена. – А мне показалось, что я слишком много наговорила…

– Ночка, – сказала Агриппина Федоровна и беспокойно посмотрела на ученицу.

Стася вышла, дрожащими руками взяла билет:

– Произведение Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» – композиция, образы, художественные достоинства, идея произведения и т. д.

– Засыпалась, – прошептала Вера на ухо Елене и с беспокойством подумала: «Не успела взять или побоялась?»

Вера не допускала мысли, чтобы Стася не захотела воспользоваться шпаргалкой.

Но Стасе не нужна была Верина шпаргалка. Она отлично знала свой билет. Стася начала говорить сначала неуверенно, сбивчиво, потом спокойнее, обстоятельнее.

В классе стало так же тихо, как и во время ответа Елены. Агриппина Федоровна с радостным удивлением смотрела на Стасю.

– Хорошо, правильно, – ободряюще говорила она, и Стася продолжала отвечать, а сердце ее радостно стучало.

Первый раз за восемь лет своего пребывания в школе ей было так легко отвечать и так хотелось учиться.

– Достаточно? – спросил ассистент Фадееву, когда Стася так же хорошо ответила на второй вопрос, и наклонился над бумагой, собираясь вывести 5. Но Фадеева отрицательно покачала головой и сказала:

– Следущий вопрос?

– Прочесть наизусть отрывок из поэмы Пушкина «Евгений Онегин» – «Сон Татьяны».

Стася настолько успокоилась, что даже улыбнулась, вспомнив, как Новиков осмеивал ее «киномечту», когда она декламировала ему «Сон Татьяны». «Читаешь с чувством, но таланта нет», – откровенно сказал он Стасе. Она очень верила ему и с тех пор стала сомневаться в своем артистическом будущем.

– «И снится чудный сон Татьяне, – начала Стася. – Ей снится, будто бы она идет по снеговой поляне, печальной мглой окружена…»

И она без запинки прочла весь отрывок, именно так, как сказал Федя, – тепло, но бесталанно.

Елена и Вера были поражены Стасиными ответами. Они так бурно радовались, что Агриппина Федоровна дважды сделала им замечание.

– Хорошо, – сказала Агриппина Федоровна Стасе и, обратившись к Павлу Георгиевичу, спросила:

– У вас есть вопросы?

– Есть. Скажите, Ночка, кто такие передвижники и чем они замечательны?

– Это художники, – смущенно ответила Стася и с огорчением подумала: «Это же не по программе!» Больше она ничего не знала о передвижниках.

– Какие ты знаешь произведения Пушкина, переложенные на музыку? – спросила Агриппина Федоровна.

– «Евгений Онегин», «Русалка»… – сказала Стася.

– Еще?

Больше она не знала, и мгновенно радость ее померкла, снова учение показалось ей мучительной обязанностью.

На глазах у Стаси выступили слезы.

Агриппина Федоровна, казалось, поняла душевное состояние ученицы.

– Садись, – поспешно сказала она.

К часу закончились экзамены первой смены. Класс ликовал. Из тринадцати учениц никто не получил тройки.

Вера и Елена догнали в коридоре сияющую Фадееву.

– Стася-то! Стася!

Агриппина Федоровна, обращаясь к Вере, сказала с усмешкой:

– Не надо было и чернила проливать.

Вера смущенно опустила голову.

От станции до колхоза «Искра» было еще шестьдесят километров. Агриппина Федоровна решила этот путь с кружком совершить на машине. Со станции она позвонила в «Искру», и, несмотря на разгар сенокоса, председатель колхоза пообещал ей вечером выслать машину. По телефону же она договорилась с шофером ждать его за станцией возле леса.

Они остановились в распадке, на берегу речки Курмы, пообедали и разбрелись по лесу. Девочки и мальчики собирали еще не созревшую малину и уверяли, что она необычайно вкусна.

Агриппина Федоровна никуда не пошла. Она сидела на разостланном на траве, между мешков и корзинок, пальто и, ничего не делая, наслаждалась прохладой и чудесным воздухом. Возле нее лежал ворох белых грибов – молодых крепышей, в коричневых шапочках, с толстыми ножками. Их, неизвестно зачем, притащила в подоле Елена и высыпала к ногам Агриппины Федоровны. Теперь Елена бродила в зарослях берегов Курмы. По заказу Стаси на взгорье Вера пела романс «Выхожу один я на дорогу», и ее небольшой, но приятный голос звучал здесь как-то особенно сильно. Внизу, у реки, ее заслушалась Агриппина Федоровна, а на горе остановился мальчик-пастух и стоял недвижимо.

По лесу за Стасей по следам ходил Чернилин. Со Стасей он всегда был непривычно молчалив. Она обращалась с ним, как с младшим, ласково и снисходительно. Чернилину это было обидно, но он терпел и молчал.

– Анастасия Павловна, – почтительно говорил он, добавляя в ее букет желтые лилии, – видела ли ты когда-нибудь, как цветет папоротник?

– Не ври, Непроливашка, папоротник не цветет, – наклоняясь и срывая ягоду, равнодушно отозвалась Стася, взглядом все время следя за идущими впереди Федей и Сафроновым.

Чернилин не спорил и грустно смотрел на Стасю. Он видел, что ей нисколько не интересно быть с ним и думает она все время о чем-то своем.

С запада из-за горизонта поднялись темные тучи. Они закрыли солнце, и сразу же в лесу стало мрачно, а с реки потянуло холодом. Вечер еще не наступил, и до условленного часа сбора на Курме оставалось много времени, но все стали собираться вокруг Агриппины Федоровны.

Первой пришла Елена с венком на голове. Она принесла небольшой букет болотных лилий.

– Вот какой ценой! – смеялась она, показывая до пояса мокрое серенькое платье и отяжелевшие от влаги сандалии.

Следом за ней явился Новиков. Он был в смешных клетчатых, явно больших ему брюках, в синей майке. Кожа на его лице покраснела, от укуса овода нос вспух, плечи были обожжены солнцем. Он совсем не походил на себя.

Елена увидела его, всплеснула руками и залилась веселым смехом. Из леса выскочил Чернилин в венке из ромашек, сплетенном Стасей. Он посмотрел на Федю и заявил, что это укус пчелы и опухоль будет распространяться.

– Да это овод, а не пчела, – отмахнулся от него Новиков.

Но Чернилин обрадовался случаю и начал с азартом спорить.

«И надо же было именно тут укусить! – думал Федя, прикладывая к носу мокрый платок и посматривая на гору, туда, где в зелени мелькал красный сарафан Стаси. – Хоть бы она задержалась!»

– Больно? – осведомилась Елена.

– Конечно! А ты смеешься…

Федя залюбовался Стреловой.

– Русалка, – сказал он не без зависти.

Он изучил перед зеркалом свое лицо и считал себя много хуже, чем был на самом деле. Он не учитывал одного: природа не наградила его красотой, но зато щедро отпустила такие качества, как ум и способности к наукам. И это чувствовалось по его живым, проницательным глазам, по крутому умному лбу, по его манере говорить, по всему его облику.