Иван Лепин - Трое

— Смотрите! — вдруг подал голос Митька, и все повернули головы направо: и Даша, сидевшая впереди, и Заплатин, и Фрося.

Митька показывал на холмистое поле. Там, недалеко от дороги, стоял немецкий — с белым крестом — танк. Башня его была сдвинута набекрень.

— С зимы, — пояснил Заплатин. Бросил на обочину окурок — уже пальцы припекал, — задумчиво продолжал: — А ведь фрицы думают реванш брать…

Фрося не поняла:

— Что за реванш? Город, что ль, такой?

— Да не, — невесело улыбнулся Заплатин, — сдачи нам попробуют дать за зимнее поражение.

— И когда? — встревожилась Фрося.

Заплатин развел руками:

— Военная тайна. Мы и сами не знаем — когда. Одно известно — скоро. Уж больно немцы усиленно готовятся. Танков нагнали, самолетов… Может, похлеще Сталинграда заваруха будет. Все солдаты так говорят.

«Значит, права была верхнемалиновская старуха, говорившая про скорое наступление, — вспомнила Фрося. — Должно, от верных людей прознала…»

— А наши, дядь, готовятся? — подала голос с телеги Даша, доселе чутко слушавшая Заплатина.

— Да уж наверно. Наши тоже не лыком шиты…

У развилки дорог — коренной и узкой, убегавшей влево, в заросшее бурьяном поле, — Заплатин остановил лошадь.

— Мне сворачивать.

Даша мигом соскочила с телеги, прижимая ручонками к груди пузатые котомки — свою и Фросину.

— Я помогу, — метнулась к ней Фрося и подхватила свою котомку. А Митька с минуту еще продолжал сидеть, строя догадки: чего это вдруг Заплатин остановился?

— Уснул, что ли? — вывела его из оцепенения Фрося. — Нам — прямо…

— У-у, — промычал Митька.

Заплатин бросил вожжи на круп лошади.

— Будем прощаться…

Фрося опустила на траву котомку, стряхнула с юбки соринки.

— Погодь, милый, я тебе гостинца дам.

Заплатин замотал головой.

— Не-не-не-не! Ничего не возьму.

Но Фрося уже развязала котомку.

Опустила свою котомку и Даша.

Фрося вытащила ситную лепешку.

— Не-не-не-не! — с новой силой занекал Заплатин. — Кормят нас вот так, — провел он рукой по шее.

Фрося беспомощно опустила лепешку. Что это с Заплатиным? Гребует или вправду сыт? А без гостинца прощаться как-то неудобно. Настя узнает, что встретили Заплатина, непременно спросит: «Не угостила?» Настя не постесняется вот так спросить. И что ей ответишь? Мол, отказался? Видно, так угощала, подумает, раз отказался. Если бы от сердца — принял бы и ту самую лепешку.

— Негоже тах-та во, — огорченно выдохнула Фрося. — Слушай, ну хоть помяни тогда Ольгу. — И она выхватила из котомки бутылку. И кружку тут же достала.

Заплатин при виде бутылки крякнул, стал топтаться на месте.

— Это можно. Царство ей небесное. Фрося протянула ему яблоко.

И Заплатин медленно выпил.

— Спасибо на добром слове.

Наконец и Митька решил угостить Заплатина. От лепешки тот отказался. Может, сало предложить? Или молоко? Молоко — лучше, пусть запьет молоком.

Митька вытащил зеленую бутылку и протянул ее Заплатину.

— А вы нам поросенка слегчали… Угоститесь.

Заплатин отпрянул.

— Что это такое?

— Молоко.

— Не-не-не. Это неси отцу.

— Отец молоко не любит. Не знаю, зачем его мать навязала…

— Сам выпьешь.

— А по мне — тоже: что есть оно, что нету, возьми, дядь, пожалуйста.

Родион действительно пил молоко раз в году, ну, а Митька, знать, в отца пошел, тоже не охоч до него был. Разве что утром перед какой работой или дорогой — как нынче, например, — малость выпивал. А так — равнодушен был к молоку.

К тому же, рассчитывал Митька, если молоко он: сплавит Заплатину, котомка полегчает. Бутылку мать нашла тяжелую, с толстым вогнутым дном и непомерно длинным горлышком. Давит она спину, мешает идти.

— Дя-я-ядь…

Знай Ксения, как ее сын Митька избавляется от самогонки, она бы наверняка наподдавала ему подзатыльников: «Черт холоумный, для отца это, может, самый главный гостинец!»

Но судьба была благосклонна к Митькиному отцу: Заплатин от молока отказался, как и от лепешки, наотрез.

— Гля-ка, да оно у меня скисло, — посмотрел Митька на солнце сквозь бутылку, — ошметки плавают. Вылью я это молоко… Эх, мать, говорил ведь ей, что скиснет…

— Не балуй, — остановила его Фрося. — Нес, нес и «вылью». Можа, отец и кисляку рад будет. Соскучился, можа.

— Да не пьет он его! — твердо заверил Митька.

— А на этот раз, можа, и выпьет. Вон, скажет, сын за сколько верст нес, как не попробовать.

Митька недружелюбно покосился на Фросю и принялся, ворча, укладывать бутылку с «молоком» на место.

Закусив, Заплатин по-молодому вспрыгнул на телегу. Просунул ноги в дробину.

— Сказывайте поклон Насте! И детишкам. Всем, всем. Может, еще свидимся. — И помахал рукой. — Но!

Лошадь охотно почти с места пошла рысью: ее одолевали мухи и оводы.

Показались первые хаты Самодуровки. Справа, в большом саду, краснело кирпичное здание. «Школа, наверное, — подумала Даша. — Через два месяца учеба начнется, а для меня она кончилась. Мать вот-вот родить должна, и станет нас, детей, шестеро. Одной ей без меня не управиться… Да и в колхозе некому работать».

Сад был огорожен плетнем и кустами акации. Когда ходоки приблизились к саду, над плетнем вдруг возникла солдатская голова — в полинялой пилотке. Чуть повыше плетня солдатик был.

— Гей, ай к нам гости?! — удивленно воскликнул он, держась двумя руками за старый плетень. — Соломатин, — обратился он к своему напарнику, который находился там, за плетнем, — это не к тебе? Давно ждешь… Откудовт, рыженькая, будете? — спросил солдатик, уставясь на Дашу.

— Карасевские мы, а что? — ответила Даша и обиделась: «Сам ты рыжий».

— Соломатин, ты откудовт? — снова обратился солдатик к неведомому напарнику.

И вот из-за плетня встал Соломатин. Высокого роста — плетень ему был по пояс, — но узкоплечий, худой. Без пилотки, без ремня. Вытер потный лоб рукавом гимнастерки, всмотрелся в приостановившихся Фросю, Дашу и Митьку. Озабоченно прикусил губу.

— Нет, Зырянов, не ко мне…

И медленно исчез за плетнем, словно ушел в землю, откуда минуту назад появился. Впрочем, так оно и было: Соломатин сооружал землянку.

Солдат же по фамилии Зырянов продолжал стоять и смотреть на незнакомых людей. Может, что вспоминал: родину ли, жену ли, детишек, которые, наверно, остались в далекой стороне, — а может, просто любопытным был.

— Тубольцева, случайно, не знаешь? — без особой надежды спросила Фрося.

— Тубольцева? — прищурил глаза Зырянов. — Соломатин, ты не знаешь Тубольцева? — глянул он вниз. — Постой, постой, — что-то вспоминал Зырянов — а у Степши как фамилия? Тубольцев же? Тубольцев, тетка! У нас в роте! Заходи к нам в сад, сейчас мы мужика твоего доставим, — радостно потирал руки Зырянов, будто это к нему явились, его отыскали.