Лев Правдин - Океан Бурь. Книга вторая

— Ты его боишься? — спросил Снежков.

Володя неуверенно возразил:

— Очень надо…

— Не хвались. Он, знаешь, как долбанет тебя!

— А кто его боится-то! — вспыхнул Володя и поднял руку.

Ворон широко разинул клюв и зашипел, думая, что Володя очень испугался. А он как раз и не струсил. Он никогда не трусил, если противник, вместо того чтобы немедленно нанести удар, начинал запугивать. Скверная это привычка. Она-то и подвела Тимофея Тимофеевича.

Пока ворон шипел, Володя изловчился да так его толкнул, что тот свалился прямо на топчан. Но он тут же захлопал крыльями, запрыгал и взвился под самый потолок. Страшно ругаясь на своем вороньем языке, он забрался на печь, уселся на трубе и уже больше оттуда не слезал. Так и сидел все время в темноте, поблескивая глазами и пощелкивая своим белым клювом.

Тут Володя вспомнил, что еще не сообщил Снежкову самого главного:

— Знаете что, я буду космонавтом, когда вырасту…

— Это хорошо, — одобрил Снежков.

— И еще художником. Чтобы там все нарисовать. На Луне или на Марсе.

— Это ты сам придумал? — спросил Снежков с удивлением.

— Это придумали мы с Венкой.

— Венка — это кто?

— Это мой друг.

— Ты будешь первым космонавтом-художником. Ох какой ты, оказывается! Замыслы у тебя чудесные. Как это у тебя получилось?

— Знаете, у меня был дедушка?

— Знаю. Мастерище был великий!

— Он говорил: самое распрекрасное место без человека ничего не стоит.

— Хороший был человек твой дед. И говорил он хорошо, и все отлично делал. Уж он-то умел украшать жизнь!

Ворон так и сидел на своей трубе и поглядывал: как бы еще не попало.

— Колдун! — презрительно сказал Володя.

Он встал и подошел к столу, над которым висел портрет «любимой сестры Вали».

— А ты молодец, — задумчиво проговорил художник. — У тебя замыслы хорошие, и ты в самом деле ничего не боишься…

Только он это сказал, как Володя по-настоящему испугался. Его испугала собственная отвага, а может быть, не отвага совсем, а отчаяние, с которым он неожиданно для себя задал свой главный вопрос.

— Вы кто, отец мне или нет? — спросил он, глядя прямо в глаза «любимой сестры».

Он долго ждал ответа, так долго, что даже устал ждать, пока, наконец, услышал охрипший от волнения голос Снежкова:

— А ты маму об этом спрашивал?

— От нее не добьешься толку.

— Ага! — издевательски гаркнул Тимофей Тимофеевич из темноты. — Ага! Прижало тебя! Будешь толкаться? Будешь обижать черного ворона — лесного колдуна? Ага! Ага! — гаркал ворон и щелкал клювом.

— Хочешь, я тебе Тимофея Тимофеевича подарю? — спросил Снежков отчаянным голосом. — Он совсем ручной, и ты с ним отлично поладишь. Тем более, что у него перебито крыло, и он от тебя далеко не улетит. Характер, верно, у него не особенно хороший, но ты его укротишь. Ты настойчивый и сильный. Хочешь, я подарю его тебе?

— Ничего мне от вас не надо, — нахмурился Володя и, как будто бы не ему дарили, а он сам щедро одаривал всех, проговорил:

— И шкуру свою забирайте, и рога, и эту птицу.

Снежков прикрикнул:

— Не смей обижаться на меня!

— А я и не обижаюсь, — горячо задышал Володя, — очень надо.

Снежков подошел к нему и сказал:

— Понимаешь? Да ты только пойми! Не могу я ответить на твой вопрос, пока не поговорю с мамой. Ведь это все она решить должна. Все будет так, как захочет она… Постой. Ты ведь и сам не захочешь со мной знаться, если мама будет против?

— Ну, ладно, — вялым голосом утомленного человека проговорил Володя, — я пойду.

Снежков встал и положил руку на его плечо.

— Подожди. Самое главное, знаешь, что? Самое главное вот что. Я, понимаешь, хочу, чтобы ты был мой друг на вечные времена. Чтобы ты был мой сын, а я твой отец… Я этого хочу больше всего на свете. Как ты на это смотришь?

— Она даже слышать про вас спокойно не может!

— Да ты пойми, что это очень хорошо! Это отлично! — воскликнул Снежков так радостно, что Володя растерялся. Что же хорошего, если человека ненавидят.

— Она мне не позволяет и думать-то про вас!

— Отлично! — ликовал Снежков. — Ты только скажи свое слово, а мы с тобой все пересилим-победим.

Он забегал по комнате, захлопал дверцами шкафа, ящиками стола, как будто в избушку ворвался ветер и закрутил все, что попалось на его пути.

— Ты пока посиди здесь… Вот, смотри, еда! Вот тут картинки всякие: захочешь — посмотри! У тебя есть медвежья шкура: захочешь — ложись!

— Ага! — проскрипел Тимофей Тимофеевич, блестя черным глазом.

Володя воскликнул:

— Я ничего не хочу без вас. Я с вами! Подождите!

Все, что было дальше, промелькнуло, как в кино. Вот они выбежали из дома. Белая веселая собака подпрыгнула на крыльце и, повизгивая, залаяла от радости. Снежков проговорил:

— Лучше бы ты остался дома. А теперь не отставай!

На ходу застегивая пальто, Володя бежал по тропинке, пересеченной синими вечерними тенями.

Солнце, наверное, чтобы ему было лучше видеть все, что происходит, пригнулось к самой горе за рекой и заглядывало под сосны.

— Я не отстану! — крикнул Володя.

Белка, думая, что люди бегут только для того, чтобы поиграть с ней, вертелась перед Володей, прижималась грудью к земле, виляя не только хвостом, но и всем телом. А когда Володя добегал до нее, тогда она вскакивала под самым его носом и летела догонять Снежкова.

И вдруг Снежков остановился. Навстречу ему спешила мама. Голубой шарфик дрожал за спиной. Она была похожа на стрекозу, трепещущую на солнце.

Белка очень обрадовалась и кинулась к ней навстречу. Она думала, что игра продолжается. Мама остановилась, глядя себе под ноги. И Снежков остановился, постоял и пошел навстречу.

А за мамой виднелся Конников. Он шел не спеша, поглаживая рыжую бороду.

А мама и Снежков шли навстречу друг другу, не обращая на Володю никакого внимания. На Конникова тоже. Снежков сказал:

— Сестра Валя!

Мама сказала:

— Нет. Наверное, совсем не то. Не то, что в госпитале.

Снежков сказал:

— Да. Я вижу.

Мама сказала:

— Все это никому теперь не надо.

Снежков сказал:

— Простите.

Мама засмеялась:

— Бог простит.

При чем тут бог? Какой тут бог? Ну что они там говорят? Что они делают?

Конников спросил:

— Да что вы делаете-то?..

Но ему не ответили.

Белка, наверное, поняла, что никакой тут игры не получится, посидела около елки, потом завертелась на месте и, щелкая зубами, начала чесать бок своим черным носом.

— Вот ваш мальчик, — сказал Снежков. — Для него я готов на все.

— Я тоже, — сказала мама. — И вы уж сделали все, что от вас требуется: вы привели его. Надеюсь, вы не поддержали его выдумку!

— Не знаю, — ответил Снежков, — я старался…

Мама сказала:

— Спасибо…