Вера Панова - Собрание сочинений (Том 5)

За то, что попы отказывались поминать его в ектеньях как владыку, а иные оголтелые вместо него поминали Леона; за кличку Феодорец Белый Клобучок, что утвердилась в народе; за то, что кем-то был избит и от побоев помер дьякон Аполлинарий; и за прочее неповиновение и непризнание Феодор решил наказать их примерно, больнее, чем огненной пыткой и усекновением голов, так наказать, чтоб было чувствительно всем до последнего мирянина.

В один метельный промозглый день, в начале зимы, из епископского двора выехал возок, окруженный стражей. Не белые кони были впряжены в возок, но черные.

Не спеша, с похоронной торжественностью двинулся он по улице. Стражники ехали шагом впереди и сзади.

Прохожие останавливались и глядели молча.

Возок остановился у дома, где жил настоятель церкви на Златых вратах.

- Гей! - задубасили и заорали стражники. - Настоятеля давай сюда! Настоятеля владыка требует!

Настоятель вышел не сразу. Он был смертно бледен и силился держать голову высоко - приготовился к мученичеству. Из возка высунулся Белый Клобучок и сказал нетерпеливо:

- Ключи подай.

- Какие ключи?

- От церкви, от церкви ключи. Неси-ка.

Настоятель под стражей вернулся в дом, вынес ключи. Возок тронулся, а настоятель смотрел ему вслед сквозь метель, еще не поняв, что случилось.

Так Феодор проехал по городу и от всех церквей побрал ключи.

На дно возка они падали с железным лязгом.

Последней на его пути была церковь Успения Богородицы. Ее звали Десятинной, потому что ей отдавалась десятая часть от стад и торговых пошлин.

Феодор отомкнул затвор; большой ключ в замке пропел громко. Феодор начальственно обошел пустой тихий храм, где только перед чудотворной хрустальным светом светилась лампада. Вышел - ключ пропел, возок отъехал.

С того вечера много дней подряд владимирцы не слышали колокольного благовеста.

Куда было звать колоколам? Даже кладбищенские церкви позапирал Феодорец.

Прекратились все службы.

Хочешь обвенчаться либо отпеть покойника - тащись в Боголюбово, за десять верст киселя хлебать.

Кого господь призывал к себе внезапно, те даже причаститься не успевали: тело и кровь Христовы были у Феодорца под замком.

Владимирские попы томились без заработков.

Сама чудотворная в узилище сидела.

- Будут знать! - говорил Феодор своим присным. - Попомнят, как нам с князем противоборствовать!

Одним глазом он все-таки косился на Боголюбово: как-то смотрят на его деяния в княжеском дворце. Но из дворца не исходило ни запрета, ни порицания.

Два дня стучался в епископские ворота старенький поп. Говорил, надо ему самого епископа, а по какому делу - сказать не хотел. Его не пускали, ругали - не уходил. Присаживался на лавочку среди нищенок и плакал бессильно, и нищенки делились с ним хлебом. Уж в сумерках, иззябший, плелся куда-то ночевать.

На третий день удалось старичку смягчить привратника и проникнуть во двор, а тут как раз Феодор домой воротился. Он только ступил на крыльцо, как невесть откуда этот поп выскочил, крича слабым голосом:

- Вот он, владыка! Вот он!

- Э! Старый знакомый! - сановно-ласково сказал Феодор. Стража, ухватившая было старичка, отступила.

То был Микулич из вышгородского женского монастыря.

- Ты как очутился во Владимире, - продолжал Феодор, - за какой нуждой? Нынче некогда мне, а как-нибудь заходи, побеседуем, чем могу помогу.

- Об чем беседовать мне с тобой! - завопил Микулич. - Доколь неистовствовать будешь, отвечай, кровопийца! Страшная твоя слава по Земле идет! Нерону уподобился! Вельзевулу!

Феодор свел брови:

- Молчи ты, пустомеля! Еще вышгородских мне тут не хватало...

- Возгордился аки сатана!.. - вопил Микулич, потрясая руками.

- Убрать, - молвил Феодор, и не стало перед ним Микулича.

- ...лишил православных, - донеслось уже из подвала, - причастия и пения церковного...

И совсем глухо, как из могилы:

- ...ругался над образом честнейшим... нетленную поганил...

- Чего-чего? - отозвался Феодор. С юношеской прытью ринулся по каменным ступеням в подвал. - Ты что мелешь, старый дурень, а ну повтори!

- Слезки-то, слезки ей, - детским голосом выкликал Микулич у стражников в руках, - слезки чем, Ирод, намазывал, пальцем аль тряпицей? Навуходоносор, все известно, Аполлинашка перед кончиной на исповеди открыл...

Протянул Феодор руку, грозный, как Саваоф:

- Распять его!

И как ни рвался Микулич и ни кудахтал, его цепями приковали к стене, голова вниз, руки-ноги врозь. Жутко было глядеть на его вздыбившуюся бороденку и безумно вылупленные глаза. Феодор глядеть не стал, пошел наверх. Еще громко дыша от гнева, меча взорами молнии, обнял попадью и сел пить сбитень с калачами.

Пьет Феодор сбитень и видит в окошко сквозь морозные разводы - перед кем-то привратник ворота отворяет. Всадник въезжает во двор и непочтительно до самого крыльца трусит на коне. Что за птица такая, думает Феодор, даже княжьи гонцы слезают у ворот и к дому моему идут пешие. И опять задышал шумно. Вошел Любим, докладывая:

- От князя.

- Ну, чего там надо, спроси... - заносчиво начал Феодор, но попадья не дала занестись выше меры: вскочила и сама побежала, и назад прибежала:

- Князь тебя требует в Боголюбово.

- Ладно, трапезу дайте закончу.

- Федюшка, он немедля требует.

- Подождет, - сказал Феодор и стал нарочно медленно допивать чашку, глядя на удаляющийся к воротам нахальный конский круп.

Андрея Юрьевича он нашел у красного крыльца: стоял с псарями, державшими на поводках резво дышащих, рвущихся псов.

Тут были и ближние люди - Прокопий, ключник Амбал, мальчик Кощей, боярин Яким Кучкович и Ефрем Моизич.

Феодор в них во всех метнул пламя из-под бровей, что его, святителя, со псами встречают. Андрей Юрьевич сказал:

- Ждал тебя, владыка, думал, уж не приедешь, да вышел за делом.

Так, оправдывайся передо мной, подумал Феодор, а я перед тобой оправдываться и не подумаю, что, взял? Он благословил князя, и другие подошли под благословение, кроме еврея Ефрема Моизича, который издали отвесил поклон; но при этом какие-то непонятные, замкнутые были у них лица, и глядели исподлобья.

- Что, владыка, - как бы с ленцой сказал Андрей Юрьевич, - когда в Киев-то думаешь?

Вот чего Феодор не ждал.

- В Киев? - переспросил невольно.

- Поставиться-то надо.

- Разве я от тебя не поставлен?

- Да вот видишь, мое поставление только мы с тобой признаем, попы не признают, - усмехнулся Андрей Юрьевич, и княжеская усмешка широкими улыбками отразилась на лицах бояр и слуг и зловещим оскалом на хищном лице ясина Амбала. - От митрополита, договорено ведь с патриархом, испросить ты должен хиротонию.

- Не нужна мне его хиротония.

- Тебе, может, не нужна, а Земле нужна, - уже без усмешки сощурился князь. - Митрополит письмо прислал, велит тебе ехать без промедления. Собор они собирают. - Помолчал. - И от патриарха послание.