Пантелеймон Романов - Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков)

Почему же он относится к этому иначе: его охватывает только ужас от такого падения. Ведь она всё у него потаскала, осталось только кресло у письменного стола, а он ей даже ничего не сказал. Почему? Значит, есть какие-то градации порядочности даже в одинаковых жизненных условиях. Но через пять минут застал Елену Викторовну за перетаскиванием его кресла красного дерева, которое она заменила венским стулом.

Не отдавая себе отчета, а только почувствовав прихлынувшую к сердцу волну крови, он бросился к жене и стал у нее вырывать кресло из рук. Но она так вцепилась, что невозможно было оторвать. Он стал отрывать ее руки, а они опять ловили кресло и вцеплялись в него. При чем вся эта борьба происходила в полном молчании, только слышалось тяжелое дыхание обоих.

На один момент ему стало противно, и он хотел, закрыв глаза, бежать отсюда, от жены, от самого себя, но в это время Елена Викторовна укусила ему руку так больно, что он с новым притоком злобы вырвал у нее кресло и так толкнул ее в грудь, что она полетела на собачий матрац.

Когда приходили заказчицы примерять свои платья и раздевались за занавеской, он нарочно вставал из-за стола и начинал ходить по комнате. За занавеской сейчас же поднимался испуганный визг, заказчицы хватали со стола скатерть и прикрывали ею голые плечи.

В один из таких моментов в комнату пришла комиссия из домоуправления для обследования жилищных условий по заявлению Елены Викторовны. Комиссия установила ненормальность положения.

Один из членов комиссии обратился к Кислякову:

— Гражданин Кисляков, вы бы посидели в своем уголке, пока они примеривают.

— Что же мне и сидеть так целый день?

— Тогда уезжайте отсюда.

— Куда? Предоставьте мне помещение.

— Этого мы не можем.

— А я-то что же могу? Если этой гражданкездесь неудобно, пусть она переезжает.

Около открытой двери собрались жильцы всей квартиры и стояли толпой, как стоят, когда выносят покойника. Если подходил кто-нибудь новый и спрашивал, в чем дело, ему говорили:

— Скандалят. Развелись, а разъехаться некуда.

Конечно, Кисляковым руководило не одно упрямство. Тут в самом деле был вопрос хоть о каком-нибудь угле. Или он или она должны были очутиться на улице. А раз между ними шла борьба, и борьба жестокая, то о благородстве думать не приходилось.

Наконец, этот вопрос разрешился. В домуправлении ему сказали, что комната № 9 освободилась. Но прибавили, что пришла женщина с ордером из Цекубу, придется ей уступить, хотя, конечно, справедливость требует, чтобы жильцы своего дома были удовлетворены в первую очередь. Формально они не могут этого сделать, если же он хочет попытаться получить комнату, то пусть действует более решительно. Если. он займет комнату раньше, то его труднее будет выселить из нее, и эта женщина с ордером будет легче устранена, хотя — не наверное, так как это в значительной степени зависит и от ее решительности.

— Как только мы комнату откроем, так вы сейчас ставьте в нее свои вещи. Она уже едет сюда.

Кисляков, шагая через три ступеньки, влетел наверх, выхватил из-под кровати свой чемодан и стал укладываться, при чем в его движениях и в лице была такая спешка, как будто он выбирался из горящего дома.

Выйдя в коридор, он увидел, что по коридору идет незнакомая дама со шляпной коробкой и присматривается ко всем дверям.

Кисляков, налетев на входившего в коридор ломовика, бросился к дверям освободившейся комнаты. Дама, с первого мгновения сообразив, в чем дело, тоже бросилась бегом, но опоздала: Кисляков успел забросить в комнату свой чемодан и, нырнув под руку дамы, почему-то даже сел на чемодан, запыхавшись и весь мокрый от пота.

А когда дама хотела поставить свою коробку, он ловким ударом ноги вытолкнул коробку за дверь и заперся на ключ.

— Я подам в суд! — кричала за дверью дама. — Это возмутительное насилие!

— Я же говорил вам, чтобы вы не опаздывали, — сказал подошедшуй управдом.

— Это не люди, а разбойники! — продолжала кричать дама. — Я сейчас подам в суд.

— Самое святое дело, — сказал управдом, — там лучше рассудят, а то что же мы можем сделать, если он раньше занял… И потом в первую очередь мы должны своих жильцов удовлетворить.

Кисляков, всё еще сидя на чемодане, прислушивался к крику обиженной и, сняв пенснэ, утирал платком лоб и вспотевший бобрик, который торчал смокшимися перьями в разные стороны. Потом он встал, от ужаса перед самим собой сжал голову обеими руками, постоял так некоторое время и вышел.

Уставший, измученный борьбой последнего времени, он шел по улице, сам не зная, куда. К Аркадию ему не хотелось итти, он решил выждать некоторое время, чтобы Тамара встревожилась его отсутствием. Он прошел по бульварам, мимо Смоленского рынка, где бывшие люди торговали старыми вещами, разрозненными сервизами, пожелтевшими кружевами, облезлыми собольими горжетками.

Это были большею частью пожилые аристократки с грязными руками и немытыми лицами. Так называемый дворянский ряд.

Кисляков невольно перешел на другую сторону, из боязни встретить тут знакомых, перед которыми неудобно будет не остановиться и не выразить сочувствия (хорошенькое знакомство, если, например увидит Полухин).

Потом прошел на Александровский вокзал и, взяв билет, сел в дачный поезд.

На первой остановке он вышел.

Была середина сентября. В воздухе уже чувствовался пряный запах осени. Кругом виднелись желтые березовые рощи, сонно ронявшие листья, чернели осенние грязные дороги среди убранных полей и побуревшие ниточки полевой рябинки на межах.

С распаханных крестьянских загонов, пестревших расставленными по бороздам мешками, доносился крепкий запах картофельной ботвы, завядшей от ранних утренников. И сырая осенняя трава, пересыпанная желтыми листьями, стала клочковатой и жесткой.

Пахло землей и осенью.

После городского шума и сутолоки здесь была особенная тишина и ясность.

Кислякову показалось странным, что есть эта тишина, о которой он как-то забыл совсем.

Он посмотрел на небо. Оно было ровное, спокойное, какое бывает в тихие осенние дни. В высоте чуть видневшейся ниткой летели к югу журавли, и чуть слышно доносилось их курлыканье. Кислякову вдруг показалось, что он утратил связь с этим вечным движением жизни.

Жизнь не останавливается и непрестанно движется. В прошлом году здесь не было этой железной дороги, не было тех двух заводов с высокими трубами, не было этого поселка, который вырос здесь.

Ему вдруг показалось, что нужно только слиться с этой движущейся и рождающейся жизнью, хотя бы в деле, какое он делает сейчас с Полухиным, — не спешить, не цепляться всеми силами только за животное существование. Тогда всё будет хорошо. Помнить, что ведь он — человек, что свою сущность, появившуюся на земле один раз в миллионы веков, не стоит тратить на перебивание комнаты у дамы с ордером из Цекубу.