Пантелеймон Романов - Русь. Том II

А у Житникова оставался невыясненным один вопрос, а именно вопрос об имении Митеньки Воейкова. Он не знал, как рассматривать свою роль в этом имении, кем он является: управляющим, арендатором или… У него мелькала иногда грешная, захватывающая дух мысль о том, что, может быть, Митеньку ещё возьмут на войну и убьют. На этот случай нужно было бы вытребовать у него доверенность или какую-нибудь бумагу на бесконтрольное управление, при этом такую бумагу, чтобы она, в с лу ч а е ч е г о, давала ему право пользоваться имением и впредь…

Пока этой бумаги не было, он старался сделать все, чтобы впоследствии не хвататься в отчаянии за затылок от упущенных возможностей: менял в усадьбе свои старые хомуты на новые, по ночам что-то перевозил из воейковской усадьбы к себе и раз в неделю писал Митеньке о несчастных случаях со скотом и всяких неожиданных убытках и просил Митеньку снять с него эту тяжёлую работу.

Митенька же не подавал о себе никаких вестей. Он устроился в военной организации и чувствовал себя хорошо.

Но тут на пути к полному благополучию и беззаботности вставало одно обстоятельство. Его непосредственный начальник оказался грубым и неопрятным человеком. Сидя у себя в кабинете за столом над бумагами, в военной форме и походных сапогах, он угрюмо, точно с невыспавшимися глазами и всегда с недовольным видом отдавал Митеньке распоряжения, закидывая назад свои сальные жёсткие волосы и пропуская их через пальцы. Руки у него были толстые, мягкие, с короткими тупыми пальцами. Он имел дурную привычку грызть ногти. При этом он курил, не выпуская изо рта папиросы, и окурки бросал прямо в угол.

Митенька, относившийся прежде с презрением к делению людей на касты и на чины, теперь испытывал непобедимый страх перед этим грубым волосатым человеком. Он боялся его, как какой-нибудь мелкий канцелярский чиновник боится своего начальника-генерала, и на все распоряжения начальника только отвечал: «Понимаю, хорошо, будет исполнено».

Но на самом же деле от страха ничего не понимал.

Он только с замиранием сердца иногда ждал, что начальник в один прекрасный день позовет его и скажет:

«Вот что, милый мой, довольно здесь бить баклуши. Ведь я вижу, что вам нечего делать, а теперь война, и государству дорога каждая копейка. Отправляйтесь-ка на фронт ездить верхом по болотам и записывать разоренных войной жителей».

Но он иногда видел, как в кабинет его начальника входил управляющий канцелярией, высокий военный с полковничьими погонами, и тогда начальник Митеньки из грубого и раздражительного сразу превращался в любезного медведя, с непривычной для него торопливостью раскладывал перед управляющим ведомости, листы, ронял их, с покрасневшей шеей торопливо поднимал. И по уходе управляющего у него несколько времени были красные уши.

Возможно, что во время этих посещений у него мелькала мысль, что управляющий вдруг скажет ему:

«Вот что, милый мой, вся эта ерунда, которую вы делаете, — статистика пострадавших от войны — никому не нужна и, вероятно, делается в десятках других мест. Казна в такое время не может держать и кормить сотни ни на что не нужных трутней, отправляйтесь-ка…» и т. д.

А управляющий, в свою очередь, заходил, вероятно, потому, что нужно было идти с докладом к генералу и показывать ему, как велика работа и достижения.

Иначе генерал может сказать:

«Вот что, милый мой, нужна эта ерунда, которую вы здесь делаете, или не нужна — это вопрос другой, но вы обязаны её делать так, чтобы все колёса машины работали полным ходом и без перебоев».

И действительно, скоро безвозвратно миновало то время, когда служащие томились без дела.

Ничто не имеет такой способности к размножению, как бумага. Если в казенное учреждение послать запрос по самому пустячному делу на бумажке в четверть листа, то при хорошо поставленной канцелярии через три месяца из этой бумажки вырастет уже целое д е л о, для которого потребуются папки, а для папок — полки.

Из донесений сотрудников с мест о состоянии районов, подлежащих обслуживанию со стороны организации, выросли сводки, из сводок получились м а т е р и а л ы, из материалов — доклады. А возможность докладов повлекла за собой и возможность заседаний с обсуждениями и решениями. Для всего же этого оказались нужны протоколы, а для писания протоколов — секретари.

Ещё не успело начаться самое дело помощи жертвам войны, а уже количество материалов так возросло, что в них едва успевали разбираться десятки людей. И если бы им сказали, что никакой помощи не будет производиться, то им и без этого за глаза хватило бы дела: дай бог только успевать обрабатывать материалы.

Организация, по мысли Лазарева, предполагала питать жертв войны, значит, нужен был продовольственный отдел, а у этого отдела — центральные и второстепенные склады, а у каждого склада — заведующие и бухгалтеры.

Организация предполагала прийти на помощь жертвам войны юридическим советом, значит, нужен был юридический отдел. А как только дошли до юридического отдела, так увидели, что организаторам ничто не мешает помогать жертвам войны (главным образом будущим) в о в с е х отношениях, во всех случаях жизни. И отделы — самые разнообразные — быстро и весело стали возникать на территории учреждения.

Если же отделы размножились, то уж наверное, как бы в порядке самозарождения, образуется с т а т и с т и ч е с к и й о т д е л. Уж наверное где-нибудь в углу притулится сначала один столик, за которым подслеповатый человек в очках, очень тихий, очень худощавый, будет что-то писать, разграфлять бумагу и ставить цифры в клетки.

И дайте только этому тихому человеку хоть немного здесь посидеть, как около его столика незаметно вырастет другой столик, и за ним окажется такой же тихий и худощавый человек.

А там и пойдут во все отделы бумажки с требованиями с т а т и с т и ч е с к и х д а н н ы х.

Эти запросы о статистических данных имеют какое-то гипнотическое влияние на всех: получивший такой запрос сначала остолбенело смотрит на него, потом сразу пишет: «Удовлетворить требование статистического отдела».

Слова «это нужно для статистики» могут звучать и успокоительно, и угрожающе, в зависимости от интонации, с какой они будут произнесены.

Генерал, возглавлявший организацию, был полный пятидесятилетний мужчина с одутловатыми щеками, поросшими редкой бородой с проседью, из-под которой между отворотами генеральской тужурки просвечивала белая эмаль ордена.

Сначала он сам иногда ходил по коридорам в сопровождении управляющего канцелярией и осматривал отделы. Останавливался обыкновенно на пороге и, глядя на людей, как на неодушевлённые предметы, спрашивал управляющего: