Анатолий Иванов - Вечный зов. Том II

Чуть успокоившись, она перевернулась на спину и, чувствуя, как от тёплого воздуха сохнут слёзы, долго смотрела в светлое вечернее небо. Она слышала, как сбоку, совсем рядом, прошагал по мягкой дороге Димка, возвращающийся в бригаду, но, зная, что он в высокой траве — травы тогда ещё не выгорели — не заметит её, даже не шелохнулась. Он прошёл, а она встала. «Почему он любит это место?» — подумала она. И побрела к сосне.

Подойдя к дереву, она села на то же самое место, где только что сидел Димка, огляделась. Но ничего такого особенного не увидела, ничто её не поразило. Впереди, прямо перед ней, торчали в беспорядке чёрные зубья Звенигоры, слева каменные громады почти отвесно обрывались вниз, в блестевшие воды Громотухи, а справа переходили в холмистый увал, на который и поднимался тот шлях, ведущий в Шантару. Лишь немножко она удивилась тому, что отсюда, с этой точки, был виден кусочек Громотухи, узкой ленточкой огибавшей утёс, посидела ещё, поднялась…

Ганка была уверена, что Димка и сейчас пошёл к этой сосне.

Он действительно сидел там, прислонившись спиной к сухому, в глубоких трещинах, стволу, и смотрел не мигая вперёд.

— Димка! Дим, — выдохнула, подбегая, она. — Письмо… Семён ваш! Семён!

Димка вскочил, сделал куда-то вперёд два-три шага и остановился, почувствовав, как занемело всё внутри.

— Что?! Что-о?! — громом взорвался у него в ушах собственный голос, хотя на самом деле он прошептал это еле слышно, губы его едва пошевелились.

Голос его был еле слышен, но Ганка расслышала. Глядя в его помертвелые глаза, она на секунду потерялась, а затем шагнула к нему, схватила за плечи и яростно затрясла, закричала:

— Ты что подумал?! Не похоронная же! Наоборот… он живой! Его орденом наградили… Ты слышишь, слышишь?!

И, ткнувшись ему в грудь лицом, зарыдала.

Димка, ещё одеревенелый и бесчувственный, стоял столбом, внутри у него что-то плавилось и, охлаждая внутренний жар, растекалось по всему телу.

— Я дура, дура… — шептала она сквозь обильные слёзы.

— Ага, дура проклятая, — сказал и Димка, погладил её неумело по волосам, по вздрагивающему тёплому плечу.

— И что отхлестала тебя весной… этой дурацкой сиренью.

— Нет, это правильно…

Они были уже взрослыми — ей шестнадцать лет, а ему пятнадцать, — и оба чувствовали это. Но теперь, в эту минуту, они не стеснялись друг друга, девушка беззащитно и доверчиво прижималась к нему, и он, благодарный ей за это, всё поглаживал её по плечам. Потом пальцы коснулись её щеки. Ганка тотчас схватила его ладонь, сильно сжала, оторвала лицо от его груди, запрокинула голову и распухшими губами прошептала:

— Димушка! Дим… Ты слышишь?

— Ну да… я слышу.

— А Колька Инютин мне так… ну просто так… Зачем он мне?

Она проговорила это и обернулась на шум чьих-то торопливых шагов, не выпуская Димкиной руки, увидела подбегавшую Лидку. Но и теперь его руки не отпускала, ждала, когда Лидка приблизится.

— Я издалека… ваши голоса услыхала. Ой, да тут ещё кто-то!

И только теперь Димка с Ганкой почувствовали, что рядом действительно ещё кто-то есть, быстро обернулись. Посреди дороги, в вечерней, ещё не густой и далеко просматриваемой мгле, стоял, опершись на палку, Николай Инютин, стоял, как унылая птица, опустив плечи.

Димка, высвободив свою руку, шагнул к сосне и сел на прежнее место. Ганка качнулась и пошла к Николаю.

— Ты как здесь? Ты ж всё в военкомате?

— Надо было, значит, пришёл, — сказал хрипло Николай, отбросил палку, повернулся и пошёл прочь, в сторону шляха.

— Коля? Коля! — одновременно воскликнули Ганка и Лидка, обе кинулись за ним.

Тот резко обернулся, девчонки будто наткнулись на стенку.

— Убирайтесь, вы! — выдавил он свирепо сквозь зубы, сжал кулаки. Глаза его по-звериному блестели во мраке. Казалось, Николай сейчас шагнёт к ним и примется молотить обеих этими кулаками.

Но он не шагнул и ничего больше не сказал. Он повернулся и медленно пошёл, быстро стал пропадать, проваливаться в густеющих сумерках.

— Бригадирша сказала, чтоб ты отдала ей эту статью, — выдавила Лидка, не спуская глаз с удаляющегося Инютина.

— Какую статью? — не поняла Ганка.

— Про сына её.

— Да я не брала…

— Ты отдай, — проговорила ещё раз Лидка кажется, не слыша её слов. — Николай, Коля! Ко-оль!

И она, не взглянув даже на Ганку, побежала догонять Николая, который был ещё чуть виден во мгле.

Дмитрий, сидевший возле сосны, даже не пошевелился, когда Ганка вернулась к нему. Она подошла медленно, остановилась, растерянная и смущённая, не зная, что сказать. Постояла, опустилась на пожухлую траву под деревом, поджала под себя ноги.

Темнота вокруг сомкнулась почти наглухо, а над Звенигорой небо всё ещё было освещено, тёмные каменные хребты, вздымаясь, безжалостно отгораживали, казалось, весь остальной мир, наполненный светом и жизнью. Изломанная линия горных вершин всё ещё была обведена жёлтой каёмкой, но теперь более узкой и блёклой.

— Дим… — выдохнула еле слышно девушка.

Она ткнулась лбом ему в колени, но не заплакала, только плечи её затряслись.

— Ну, чего ты?

— Я? Нет, это ты чего? Дима, Дима!.. — Она вскинула голову, слёз в её глазах, кажется, тоже не было, она порывисто дышала, будто ей не хватало воздуха. А может, слёз Димка не заметил. И ещё дважды, раз за разом, она произнесла: — Это ты чего? Это ты чего?!

— Я… ничего, — ответил и он тем же простым словом, вздохнул глубоко и тяжко, как взрослый человек, обременённый нелёгкими делами и заботами. — Я, Гань, всё думаю…

— Об чём? Я это… вижу. Только понять не могу — об чём.

— Я… я не знаю. Просто так.

— Просто так не бывает, — возразила она.

— Бывает… Вон тёмная гора небо загораживает, видишь?

— Ну?

— А ты приглядись. Будто кто чёрную дырку выпилил в небе-то… Как в жёлтом фанерном листе. Или в амбарной стене. Только пила была тупая и виляла.

Ганка перестала дышать. И вдруг воскликнула:

— Ой! — и мгновенно подвинулась к Димке. — И правда!..

— Конечно, правда, — сказал Димка негромко и почему-то печально. — А что там, за краем неба? Если идти и идти сквозь эту дырку?

— Н-нет, — через силу сбрасывая наваждение, произнесла Ганка, — у неба нету края. И у земли.

— Да я не знаю, что ли? — проговорил он. — А всё равно это как яма бездонная. Без конца и без края… И туда ушёл Колька. Потом Лидка.

— Ты что говоришь? — Она схватила его за плечи. — Очнись! Ты… ненормальный.

Димка осторожно снял с плеча её руку, положил пальцы в свою ладонь, а другой рукой погладил их.

— Гань… Тебе и правда Колька… просто так?

Она лишь выдернула молча свои пальцы из его ладоней.

— А он хороший, Колька… Добрый, — помедлив, произнёс Димка.