Геннадий Солодников - Пристань в сосновом бору

Русину стало легко, скованность прошла. Он подсел к столу, поднял стакан с молоком и, забивая остатки своего смущения, залихватски чокнулся с девушкой:

— За знакомство! Николай.

— Оля.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Надя. За ее плечом возвышалась тщательно уложенная прическа Лили.

— Поглядите-ка, они тут без нас распивают! — Громкоголосая Надя, едва успев раздеться, подсела к Николаю, давай тормошить: что да как? Смеялась, разглядывала, расспрашивала.

— Да, рано утром Леня звонил. — Она вдруг опечалилась, на миг поникла головой. — Не сможет он приехать до самого лета. В редакции у него какие-то нелады. Тебе, наверное, Лиля уж все рассказала.

— Не-ет. Первый раз слышу. — Николай недоуменно посмотрел в спину Лили, стоящей перед зеркалом.

— А чего рассказывать. От этого что-нибудь изменится? Не приехал — и не приехал. — Лиля слегка повернулась, непонимающе округлила на них подсиненные глаза.

Николай глянул на Надю: чего это с ней? Та пожала плечами.

— Мы куда-нибудь все-таки пойдем? Или здесь высиживать будем? — Лиля была уже готова, нетерпеливо подошла к столу. А у Николая в груди отчего-то стало прохладно и пусто, будто он натощак пососал мятный леденец.

Дальше все закрутилось, завертелось беспорядочно и своевольно, как в испорченном детском калейдоскопе. Красок, ярких расцветок, очертаний причудливых зыбких фигур; составленных из кусочков-осколочков, — всего этого было с избытком, но просматривались они нечетко, расплывчато, разрушилась симметрия, организующая все в единое целое, и в сочетаниях-узорах то тут, то там постоянно чего-нибудь не хватало.

Еще в детстве к Русину все приходило почему-то с опозданием, гораздо позже, чем к другим: и маленькие бесхитростные радости, и, пожалуй, серьезные огорчения, так необходимые для прочной душевной закалки. Вот и картонная трубочка игрушки-калейдоскопа попала к нему уже лет в десять, не раньше. Он выменял ее у соседского мальчишки на замечательный ножичек-складешок с зеленой перламутровой ручкой. Выменял, нисколько не сожалея о столь дорогой цене и вначале еще не подозревая об истинной причине своей заинтересованности и щедрости. Он недолго любовался цветными сыпучими картинками, разрушающимися при чуть заметном повороте трубочки и в мгновение ока восстанавливающимися уже в новом обличии: даже трудно было уловить миг, когда распадалась одна и возникала другая. И странное дело, сколько бы ни крутил он калейдоскоп, как ни старался, картинки эти никогда не повторялись, всегда были неизменно новыми и такими же стройными, законченными, как рисунок снежинки. Ему захотелось проникнуть в тайну переменчивости, этой поразительной завершенности, и он разобрал калейдоскоп.

Сначала он разочаровался, найдя в другом конце трубки между прозрачными и матовыми круглыми стеклышками десятка полтора цветных осколков, невзрачных и бесформенных. И только поняв, что все дело в плоских продолговатых зеркалах, связанных в трехгранную призму — длинным шалашиком, в тогдашнем его понимании, — окончательно разгадал секрет калейдоскопа. Помнится, он тут же подумал: если поставить не три, а пять, шесть зеркал, ведь картины, увиденные глазом, будут еще сложнее и многообразнее. И тогда же его поразила и почему-то огорчила еще одна неожиданная мысль: раз картинки никогда не повторяются, то сколько б людей ни смотрели в глазок трубочки, каждый будет видеть только свое, и никто — одинаковое…

Он разгадал тайну, но испортил свою волшебную трубочку. Вещь была кустарная, сделана небрежно, зеркальное покрытие на стеклах едва держалось. Местами оно сразу же облезло, осыпалось, и, хотя Николка правильно и аккуратно собрал и склеил калейдоскоп, цветные картинки потеряли свою стройность и завершенность: зеркала отражали не все, что перед ними было, симметрия нарушилась.

Как всегда по весне, в одежде людей царил невообразимый разнобой. С зимними пальто и меховыми шапками соседствовали непокрытые головы, воздушные косынки, легкие куртки — у молодых настежь распахнутые, едва держащиеся на плечах. Лишь весеннее оживление было всеобщим и одинаковым: блеск глаз, открытые улыбки, громче обычного голоса.

Поддавшись настроению, Русин тоже распахнул пальто, лихо сбил на ухо берет. А уж мимо лужи у входа на стадион, посредине которой покачивалась самодельная парусная лодочка, никак не мог пройти. Мальчишка в раскисших ботиночках бегал по закрайке, не решаясь ступить в глубину, и тонкой вицей старался подтянуть к себе отбившийся от рук кораблик. Вица не доставала, была коротка, тогда он стал вздымать в луже волны, небольшой дощечкой буровить воду, чтоб отогнать свое суденышко к противоположному берегу. Но оно отяжелело от влаги, бумажный парус намок и обвис, угрожающе накренил мачту. Мальчик беспомощно глянул на прохожих и снова склонился над рыжей водой.

Русин молча взял у него вицу, ступая на каблуки, вошел в лужу и выловил кораблик. Лиля недовольно наморщила лоб, приостановилась, готовая тут же двинуться дальше. А Николая уже захватил азарт, давнее, полузабытое накатило на него, оглушило весенней разноголосицей. Он достал из кармана ножичек, присел на корточки рядом с мальчишкой, поднял с земли сухую щепочку.

— Николай, ты просто невозможен! У нас и без того мало времени.

— Сейчас, Лилечка, сейчас. Минутное дело.

— Нет, я больше не могу! Ты неисправим.

Русин уж не обращал на нее внимания, руки весело и споро принялись за работу. Все было привычным, знакомым, пережитым когда-то. Выстругать лопасть руля, чуть накосо вставить его в надрез на корме лодочки. Так, все ладом… Перенести мачту ближе к носу. Отколоть от щепочки еще одну лучинку, поставить вторую мачту. Вырвать из записной книжки два листочка плотной бумаги, аккуратно наколоть их на лучинки-мачты. Все. Теперь можно спускать на воду.

Легкий ветерок надул паруса и плавно погнал кораблик через лужу. Мальчишка засмеялся, захлопал в ладоши.

— Спасибо, дядя!

— Тоже мне, дя-дя, — нараспев передразнила Лиля. — Никакой серьезности.

— Да брось ты, старушка, не с той ноги встала, что ли? — Русин с живостью подхватил ее под руку, хотел развернуть, растормошить.

— Ты мне лучше скажи, почему не позвонил, не предупредил о приезде: ни из дому, ни отсюда? Я еще с утра об этом спросить хочу.

— А чего звонить? Вот я, весь тут.

— Если б не Ленька, мы б и не знали, что отдыхаешь рядом.

— Ты что, не понимаешь, почему я приехал сюда? — удивился Русин. — Я ж хотел как лучше. Появиться внезапно, обрадовать.

— Вот-вот, все у тебя — не как у людей. То в ночь-полночь в общежитие звонит: соскучился, видите ли… То в цех из редакции. В разгар работы всех на ноги поднимет, выдумает срочную причину… Обрадовать. А ты не думаешь о том, что у меня тоже своя жизнь, свои планы есть. И теперь на ходу, может, приходится перестраиваться.