Николай Вагнер - Преодоление

Он вспомнил Любовь Георгиевну Кострову. Сколько раз она говорила вот здесь, в этой комнате, о скучной, однообразной жизни в Речном! Сколько раз удивлялась тому, что он, Коростелев, имеющий квартиру в Москве, не воспользуется этой возможностью и не уедет отсюда. «Конечно же, Люба права. Можно всегда рассчитывать на место в московском вузе и обрести наконец покой — первое благо жизни».

Воспоминание о Любе на некоторое время отвлекло Коростелева от невеселых мыслей. Он живо представил себе ее лицо, большие красивые глаза. Всего лишь накануне она была у него вместе со своей подругой Ниной. «Чувствуйте себя как дома!» — сказал Коростелев, пододвигая ей кресло, и Люба ответила: «Именно этого ощущения я больше всего боюсь!» — «А почему? — подумал сейчас Коростелев. — Скорее всего потому, что Любе здесь нравится и ей не хочется уходить домой. А что, если бы она не уходила никогда, а потом вместе со мной уехала в Москву? Нет! Сложно и слишком ответственно. Вот Нине, одинокой симпатичной женщине, действительно пора устроить свою судьбу. Как это я тогда ей сказал? По-моему, очень прямо и конкретно:

— Выходите за Петра Ивановича Норина.

— Что я слышу?! — удивилась Люба, широко открыв глаза. — Он ведь, кажется, женился. Притом только что.

— Вы говорите — кажется. Нина говорит — как будто бы. А не кажется ли вам это симптомом чего-то непрочного?

— Не знаю уж там, прочного или непрочного, — ответила Нина, — только Норин не устроил бы меня по всем соображениям. В Речном я задерживаться не собираюсь. Отработаю положенное и уеду. И потом — выходить за снабженца?!

— Вот видите, как вы плохо знаете, кто вам нужен. Именно Петр Иванович. Он уже теперь исполняет обязанности заместителя начальника стройки. И, если бы не удивительное упрямство Груздева, был бы полноправным замом. Но еще будет, не волнуйтесь.

— По адмхозчасти?

— Не важно. Другой бы всю жизнь карабкался до такой должности. А ему всего лишь тридцать.

— Тридцать два, — поправила Нина.

— Возможно. Между вами идеальная разница. Он и воспитан и внимателен. Помните, как говорил Сервантес: „Ничто не обходится нам так дешево и не ценится так высоко, как вежливость“.

— Ох, Евгений Евгеньевич, коварный вы мужчина. Сами приворожили замужнюю женщину и меня сбиваете с праведного пути.

Да, именно так и сказала Нина: „Приворожили“. Но разве я хотел этого, при всей моей симпатии к Любе? Она внимательна: каждое утро звонит, спрашивает о самочувствии, о настроении. Кто знает, как еще выдержал бы я всю эту нервотрепку, не будь Любы?»

Вдоль кювета белели островки снега. Он выпал ночью и за день не растаял. Приглядываясь к снегу, Василий осторожно ступал по узкому тротуару. Ему совсем необязательно было идти именно по этой темной улице. Он и сам не знал, куда идет и зачем, — важно было как-то скоротать время и развеять недоброе настроение.

День у Василия выдался необычным и, поначалу, даже приятным: вручили наконец премию за арматурные конструкции, оценили помощь инженерам проектного бюро. Много вечеров просидел он за расчетами, спорил, доказывал, предлагал свои наиболее надежные варианты. Недаром он когда-то целых два года вязал стальные прутья на арматурном дворе.

Радовали его скорее не деньги, хотя они были нужны, а то, что он вновь практически помог стройке. С деньгам же он не знал, как поступить.

По дороге домой обошел все промтоварные магазины, купил жене туфли и красивое белье. Но порадовать Любу не удалось: она задержалась где-то, как и накануне, предположив, наверное, что Василий — на занятиях в институте. А занятий не было. Они уже дважды отменялись в связи с неотложными работами на стройке.

Пустынная улица шла под уклон. Там, далеко впереди, отражая огни гидроэлектростанции, светилось небо. Василию подумалось, что его работа в институте — тоже всего лишь отраженный свет большого, настоящего дела. «Кадры кадрами. Лопатой реку не остановишь. Но все-таки готовить кадры — это не то, что действовать самому, своими руками строить». Так казалось ему.

Улица кончилась. За тускневшей полосой снега стоял черный лес. Василий повернул было обратно, но раздумал. Возвращаться по старому пути не хотелось. Он вышел на кольцевую дорогу, ведущую к плотине, и побрел по ее твердому покрытию туда, где светилось небо. Этой дорогой он не однажды хаживал в котлован, когда работал на арматурном. Если идти прямо, не сворачивая к основным сооружениям, можно снова попасть на главный проспект, пересекающий город из конца в конец.

Изредка из-под горы поднимался дрожащий свет автомобильных фар. Он выхватывал из тьмы куски придорожного леса, затем вспыхивал ярко, прицельно бил в глаза. Василий щурился, сворачивал поближе к кювету и продолжал идти. Тяжелые машины проносились мимо, сотрясая землю, и снова наступали непроглядная мгла и безмолвие, Василий пожалел, что забрел слишком далеко.

До выхода кольцевой дороги на проспект оставалось не менее пяти километров. Идти напрямик через лес было бессмысленно: в такую темень не найдешь и тропы. Возвращение назад вряд ли сократило бы путь. Пришла мысль — остановить идущий в город самосвал, но, как нарочно, машин больше не было. Только у поворота дороги на плотину Василий увидел карабкающиеся в гору фары, но уже через минуту он определил, что машина была легковой. Он круто повернул и пошел вперед. Машина приближалась, послышались назойливые гудки. Мимо со свистом пронесся «газик», оставив за собой гарь бензина и обрывки пьяной песий. Василий снова пошел по середине дороги. А «газик» остановился, и из него вышли двое здоровых парней, которые явно ждали, когда приблизится Василий. Не останавливаясь, он невольно засунул руку в боковой карман пиджака, сжал кулак.

— Давай, давай! — крикнул один из парней. — Соскучились!

Другой, покрупнее первого, отделился от машины и пошел навстречу. «Это — враг», — подумал Василий и вспомнил совет институтского товарища: «Встретится один — смело иди вперед, двое — врежь сильному, трое — уходи, будешь бит…» В следующее мгновение настороженность исчезла: Василий узнал Петра Норина, но не сразу разжал кулаки, не сразу вынул руки из карманов.

— Что, Василий Иванович, не узнали?

— Признаться, нет. Никак не ожидал.

— Я тем более. Думаю, что за фигура на большой дороге. Потом смотрю — вы! Куда, откуда?

— Собственно, никуда. Прогуливаюсь.

— Нашли место. Садитесь, подвезем. Ну, ну, не раздумывайте! Мигом будем в центре! Или вам домой?

— Да нет…

— Я тоже не тороплюсь. Может быть, посидим в «Волне»? Там есть теперь отдельный зальчик, чтобы не быть на виду.

— Нет, — сказал Василий, — не испытываю желания.