Иван Сотников - Свет всему свету

— А что же потом было, что потом? — послышались голоса мадьяр.

— Бела Кун вскорости уехал оттуда. Интернационалисты тоже отбыли в Забайкалье, на борьбу против атамана Семенова. Тогда из пленных сколотили новый отряд. А когда белочехи захватили чуть не всю сибирскую магистраль, Томск оказался отрезанным. А тут белые офицеры, их тысячи три было, снова мятеж подняли. Защищать Томск некому, а здесь много оружия, большой золотой запас. Ревком и решил тогда эвакуировать город. Был одобрен план мадьяра Ференца Мюнниха [47] Ф. Мюнних позже был видным политическим деятелем Венгрии. пробиваться на Урал, на соединение с Красной Армией. Дорогой не один бой приняли, пока пробились под Пермь.

— А дальше, дальше? — не утерпел Павло.

— Влили нас в Красную Армию и — на Колчака! А Ференц Мюнних стал командовать боевым участком, где геройски воевали и русские, и венгры, и немцы. Как братья по классу воевали. Многие головы сложили тогда, в одной могиле остались, а многие и выжили.

— А наш Мюнних? — заинтересовались мадьяры, которым Миклош переводил рассказ Голева.

— Мюнних живым остался и воевал геройски, — ответил бронебойщик. — А пришла весть о революции в Венгрии — и он домой, свою советскую республику строить. Где он теперь, — право, не знаю.

Голев помолчал немного и, глядя на Павло, продолжал:

— Видишь, не один Миклош, а тысячи венгров защищали Советскую власть. Как же не помочь им теперь, в их беде? Так-то, сынок. Знай и помни!

— Да-а... — протянул Павло. — Видно, везде есть люди, что на верной дороге, их нельзя не ценить.

Оставив гуцула, Голев вернулся в санчасть.

Еще до того как нашлась мать, девочка уже лежала осмелевшая, с порозовевшими щечками, окруженная солдатскими подарками. Хоть она и обрадовалась матери, но ей, маленькой Аги, вовсе не хотелось уходить отсюда, где так много хороших и добрых солдат в серых шинелях.

Пала биржа. Тысячетонная громада, как зачервивевшая туша неведомого зверя, кишела гитлеровцами и салашистами, все выползавшими и выползавшими из всех ее щелей. Брели они понурые, обвязанные платками и шарфами, облаченные в пальто и макинтоши, ободранные и грязные. Даже не верилось, что вся эта масса, растленная и обезображенная, уже ничем не похожая на войско, только что исступленно отбивалась в каменных катакомбах цитадели.

Жесток, упорен был бой за биржу, и мысль Березина неотступно искала определений, схватывающих самую суть событий жаркого дня.

С раннего утра солнце посматривало на город с недоверием, вприщур, сквозь облака. Его скупая ласка как-то настораживала и тревожила, и в душе холодело от жуткого посвиста пуль над головой. Истребители Якорева тронулись ползком. Им удалось заглушить окна, сеющие смерть, и ворваться в нижний этаж. За ними рывком пробились роты Черезова.

Зубец проскочил в боковую комнату. К нему тут же присоединился Акрам Закиров. Молодой башкир тяжело дышал: он только что с трудом расправился с грузным эсэсовцем. Едва тронулись дальше широким коридором, как сразу же ввязались в новую схватку. На них напали семеро. Правда, двое из тех упали еще раньше, чем сцепились врукопашную, но силы были неравны. Толстозадый немец в черной куртке зажал Семену голову. Юркий разведчик завертелся вьюном. Изловчившись, он зубами вцепился в мясистую руку, сильно рванул голову, и его чуть не стошнило от чужой соленой крови. Взвыв, немец ослабил мертвую хватку. Зубец рванулся и в какую-то долю секунды разрядил автомат в своего противника, и тот грохнулся, скрипя зубами и поддерживая пухлый живот. Акрам расстрелял еще одного эсэсовца. Хорошо, подоспел Глеб, и остальные подняли руки. Башкиру пришлось вести их на сборный пункт военнопленных. Но в первой пустой комнате один из них бросился на сапера, и все трое покатились по полу.

— Ах, гады, в плен не хотите! — зло закричал Акрам. — Так вот же вам, вот! Издыхайте по-собачьи!

В другой комнате рыжий толстяк загнал Ярослава в угол, пытаясь размозжить ему голову о стену. Выручил Павло Орлай. Схватив немца за ногу, он опрокинул его. Сквозь закрытую дверь грохнула очередь. Павло растерянно взглянул на Ярослава. Диски у обоих расстреляны. Гуцул сбоку стволом автомата открыл дверь и кинул в нее две гранаты. Оттуда понеслись истошные крики по-русски: «Мы плен, плен!»

Глеб Соколов со своим взводом пробился выше всех. Одну из комнат бойцы забросали гранатами, и оттуда, как из брандспойта, брызнула белая струя пуха. Он залеплял глаза, прилипал к губам, попадал в горло, лез в нос.

— Вот, дьяволы! — чихая, ругался Тарас. — Сколько пуховиков натащили. Видно, надолго устраивались.

Пока роты Черезова очищали верхние этажи, немцы контратаковали и снова заняли нижний этаж. Жаров ввел в бой первый батальон. Им теперь командовал Самохин. Его подразделения быстро оттеснили противника на второй этаж. Биржа стала походить на слоеный пирог: внизу Самохин, над ним немцы, еще выше Черезов, над которым снова эсэсовцы и салашисты. Но черная туша биржи уже утыкана белыми флагами, и, скучившись, пленные ожидали отправки.

— Капут Салаши, капут! — твердили они избитую фразу.

— Он давно плут, раньше бы закапутить! — смеялись бойцы.

Березин остался в нижнем этаже биржи, куда стягивались роты Черезова и Самохина. Думбадзе уже наступал за биржей. В одной из комнат вдруг послышалась песня:

Березин даже рассмеялся. Как же он не догадался сам. Ярость! Именно, ярость — вот чем был пронизан весь бой за биржу.

Мертвое здание биржи осталось позади. Батальоны Кострова повернули к парламенту, охватывая его справа, полк Жарова — со стороны площади Франца Иосифа.

Дороги, очень дороги последние метры. Всюду трупы солдат в грязных шинелях. У Ярослава повязана левая рука. Голев забинтовал раненую ногу. Окровавлена щека у Матвея Козаря. С дороги ползет раненый, оставляя на снегу красный след. На носилках пронесли умирающего офицера, попавшего под разрыв фауста. Пушка Руднева опрокинута, и его наводчик убит. А ярость боя все нарастает. Все чаще появляются группы пленных. Слово «плен» вдруг сделалось модным и универсальным.

— Мы плен, плен!.. Куда плен?.. — слышится всюду.

Нет, враг еще не сложил оружия. На площадь вдруг вымахнули три «тигра» и несколько «фердинандов» и загремели выстрелами. Но пушкари угодили снарядом в гусеницу танка, и, сползая, она потянулась вдоль дороги. Другой «тигр» дымил под кленами. Высокое пламя перекинулось на деревья, сучья которых стали корчиться от палящего зноя.