Иван Сотников - Свет всему свету

К вечеру несколько стих гул сражения в Буде. В низкие окна подвала разрушенного здания, где разместился штаб батальона, пробивались багровые отсветы пожарищ. Николе Думбадзе видно, как в сумерках покачиваются тени обгорелых деревьев, фонарных столбов, руин.

Вся дивизия ушла на правый фланг фронта. Закаленная в горной войне, она снова переведена в Карпаты. В Буде застрял лишь батальон Думбадзе и небольшая группа разведчиков во главе с Якоревым. Они первыми переправились через Дунай выше взорванного моста Маргит, и, когда поступил приказ о направлении дивизии в Карпаты, их оставили тут во временном подчинении другой дивизии.

Думбадзе был огорчен и обрадован. Огорчен тем, что пришлось надолго расстаться с родным полком, там его друзья-товарищи, там Вера. Он просил Забруцкого оставить ее с ним в Буде, но тот категорически воспротивился. Обрадован же он тем, что получил возможность участвовать в окончательном освобождении венгерской столицы. Грандиозная операция близилась к концу, и каждый день все множил и множил число героев Будапешта.

За три недели боев в Буде они продвинулись чуть не до дворца, наступая вдоль набережной Дуная. Бои были упорны и ожесточенны, и роты сильно поредели.

Сегодня Николе особенно взгрустнулось. Достал фотокарточку Веры и долго глядел на нее. Забруцкий теперь злорадствует: разлучил все-таки. Пусть разлучил, не навсегда же. Но тайная ревность все равно точила его. Никола верил Вере всегда и во всем, и тем не менее никого не терпел рядом с нею.

Но мысли постепенно перешли к другому. Сегодня штурмовали высоту Шваб, напротив дворца. В штурме участвовал и венгерский батальон, наскоро сколоченный здесь же, в Буде. До пятисот мадьяр, добровольно сдавшихся в плен, настойчиво просили разрешить им сражаться за Будапешт. Они хотят хоть в какой-то мере смыть позор венгерского оружия, отданного Хорти и Салаши внаймы немецким фашистам.

Им разрешили. Мадьяры упорны, и их атака неистова. Сегодня они кровью побратались с воинами-освободителями из Советской страны, которой их пугали тут изо дня в день. Теперь они кровные братья, братья по оружию. Придет время — будет и у них своя народная армия, и не их вина, что так задерживается ее формирование.

Одну из рот батальона добровольцев получил Имре Храбец. Рядовым в его роту ушел Йожеф, сын Миклоша Ференчика. Сам Миклош тоже просился вместе с сыном, но его не взяли по возрасту. Имре и Йожеф давно вступили добровольцами в новую армию, но все еще не получили назначения. Им и помог счастливый случай. Стихийно сложившийся батальон позволил им включиться в бой за Будапешт.

Имре Храбец, особенно ладный и красивый в офицерской форме, охотно принял предложение поужинать вместе с Думбадзе. Ужин был скудным. Кружка чаю, немного хлеба и маленькая банка консервов на пятерых. Чуть не половину пайка солдаты и офицеры добровольно отдают жителям столицы, главным образом детям и женщинам. Под угрозой расстрела немцы и салашисты отбирали тут все, до последнего грамма крупы и хлеба.

После жаркого дня и такой ужин казался пиршеством, тем более, что сегодня получили наконец законные «сто грамм». Сидящие за столом Думбадзе, Хмыров, Якорев, Храбец и старый Миклош Ференчик говорили о прошедших боях.

Активнее всех был Имре, еще не остывший от возбуждения в первом бою. Будучи военным инженером, он впервые водил в бой пехоту. И не только пехоту. В его роте были и артиллеристы, и танкисты, и саперы. Они воевали честно и самоотверженно. Их воодушевлял дух революционных событий, дух новой Венгрии, рождавшейся на их глазах. Не все еще в ней так, как хотели бы они, но придет срок, и все изменится. Им и дорого оружие в руках, в нем их сила, и против такого оружия беспомощна любая реакция, если даже она и сидит еще в министерских креслах.

После ужина пришел Йожеф Ференчик, расстроенный и недовольный. С делегацией национального комитета он только что был в министерстве обороны. Какие там флегматики, и как они заморозили самое живое дело! Формирование венгерских частей идет очень медленно.

Опять заговорил Имре. Венгерские патриоты не хотят медлить. По данным национальных комитетов Будапешта, многие взводы и роты самостоятельно переходят на сторону советских частей и участвуют в освобождении Будапешта. Сегодня в одной братской могиле вместе с русскими они похоронили свыше сорока мадьяр добровольцев. Венгерские солдаты, сдаваясь в плен, не хотят ждать долгого формирования частей новой армии, а сразу идут в бой. Что ж, потом они станут надежным костяком уже демократической армии освобожденной Венгрии. Будет же у них такая армия!

Как и все, Никола разделял горести и радости новых друзей. В самом деле, чего медлит министерство? Люди есть, оружие есть, советские власти отпустили двадцать тысяч пленных мадьяр, изъявивших желание добровольно вступить в свою новую армию. В чем же дело? Такого патриотического подъема, какой переживает страна, Венгрия еще не знала. Народ способен горы своротить, а ему столько рогаток на пути к делу. Видно, нужно еще время, пока все возьмут в свои руки рабочие, трудящиеся люди.

После чаю Максим тихо запел:

Новая песня, близкая сердцу, сразу стала любимой и популярной в батальоне, ее подхватили все. Думбадзе слушал и вспоминал весь путь от Волги до Дуная. Ни тяготы, ни кровь, ни смерть — ничто не остановило их на этом пути. В чужих странах, откуда начиналась эта жестокая война, они находили друзей и братьев. Если бы не ложь, не обман, не насилие, разве эти люди взяли бы в руки оружие против Страны Советов?

Максим умолк. Оля! Жива ли она и здорова? Ни одного письма. Где полк, дивизия? На каких отрогах Карпат ведут они бои за Чехословакию? Но близок час победы в Буде, а значит, скоро в свой полк!

Максим осторожно вел мотоцикл. Сзади сидел Павло, а в коляске Матвей Козарь. Возвращаясь из штаба дивизии, они везли с собой «Правду». Самолеты только что примчали ее в Будапешт. От Балтики до Карпат и от Карпат до Альп гремит советское наступление. Оно, как гроза, стремительно надвигается на Германию. Очистительная гроза. Теперь уже неважно, как и когда будут наступать союзники. Не от них зависит успех победы.

Пришло наконец письмо от Оли. Ласковое, теплое, хорошее. В нем столько задора, девичьей непосредственности, что без улыбки читать нельзя. Ждет не дождется. Написала: пристает этот Забруцкий то к Вере, то к ней. Смеется: он весь какой-то пересоленный! Намекнула: они снова в Карпатах и воюют в Чехословакии, в полку все с нетерпением ждут окончательного освобождения Буды, всей Венгрии.