Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

Стрелков был требователен и крут с людьми, к которым питал неприязнь. Но если он и симпатизировал кому-нибудь, то охладевал не скоро. Так случилось и с Уали.

Стрелков еще больше насупился. Сообщение Молдабаева было каплей горечи, упавшей в сладкое вино. Честь полка для Стрелкова была дороже собственной чести. Всякий поступок, марающий честь полка, необходимо сразу подрубить под корень. Кайсаров?.. Ага... В эшелоне он уже опозорил полк — это ведь у него отстал боец.

...Заседание партбюро полка продолжалось недолго. Люди не слишком торопились поднять руку, прося слова, но и не молчали. Говорили коротко и строго. Докладывал комиссар батальона Жакыпов, ознакомившийся, по поручению Стрелкова, с обстоятельствами происшествия. Это был широколицый, округлый, низкорослый человек с припухшими веками. Чуть расставив ноги, он говорил уверенно:

— Кайсаров совершил недостойный советского командира поступок. Без всякого к тому повода он оскорбил вышестоящего по службе командира и даже поднял на него руку. Все это подтвердилось. Когда Кайсарова спросили, что побудило его к такой безобразной выходке, он не смог объяснить. Поэтому мы должны признать его безоговорочную вину. Спрашиваю: может ли такой недисциплинированный офицер проводить среди бойцов политико-воспитательную работу? Отвечаю: нет. Не может.

Ержан порывался прервать Жакыпова, но промолчал. Все слушали выступление комиссара, с холодной к нему, Ержану, неприязнью. Ержан видел, что в такой обстановке не найдет поддержки. Больше всего его мучило присутствие генерала Парфенова. Войдя, комдив сел у стола. Стрелков шептал ему что-то, на ухо. Парфенов, чуть подумав, покачал головой. «Что-то про меня сказал», — тоскливо подумал Ержан. После этого генерал и Стрелков сидели молча, не слишком внимательно слушая Жакыпова. Кажется, они уже составили мнение о поступке Ержана и вынесли про себя какое-то решение.

Со вчерашнего дня Ержан тщательно обдумывал все, что произошло. Но сколько бы он ни думал, неизбежно приходил к выводу, что виновен Уали. А когда началось расследование, Ержан не сказал Жакыпову о причинах ссоры: боялся, что в это грязное дело вмешают имя Раушан.

Сначала он жадно искал сочувствия к себе на лицах собравшихся. И не нашел. Он понял, что вызвал общее отчуждение, если не осуждение. И еще он понял, что здесь нет ни одного человека, который оправдывал бы его.

Сердце его сжалось, как у жеребенка-трехлетки, отбившегося от косяка.

Жакыпов разошелся. Он сыпал обвинение за обвинением, подкрепляя их взмахами кулака:

— Нельзя спустя рукава смотреть на поступок Кайсарова, порочащий советского командира. Следует придать этому делу политический смысл. Это не просто нарушение дисциплины, поэтому нужно применить суровое наказание.

Каждое свое «нужно» он кулаком вколачивал в воздух. Наконец Жакыпов закончил. Люди молчали. Стрелков, проводивший заседание, повернулся к Уали:

— Имеете ли что-нибудь добавить?

Уали был доволен таким оборотом дела. Он резво вскочил.

— Что мне повторять одно и то же! — крикнул он. — Товарищ Жакыпов изложил дело всесторонне и объективно.

— Товарищ Кайсаров, что скажете вы?

Ержан поднялся. Словно не понимая вопроса, он молчал. Только вчера ему казалось, что он будет много, убедительно и горячо говорить, стоя с Уали лицом к лицу. Но слова не шли на язык. Стрелков пристально посмотрел на Ержана:

— Почему молчите? Правильно ли говорил Жакыпов?

— Нет.

— В чем неправильно? — пытливо взглянул Стрелков.

Ержан промолчал.

Уали, который нервно ерзал на стуле, вздохнул свободнее.

— Больше ничего не имеете сказать?

— Ничего.

Поднял руку Кусков:

— Можно задать вопрос?

Стрелков разрешил. Кусков поднялся и медленно провел рукой по русым, волнистым, аккуратно причесанным волосам.

— Товарищ комиссар, — проговорил он. — Обстоятельства дела как будто понятны. Непонятно только, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Давайте уточним именно это.

Вчерашнее столкновение живо стояло перед глазами Ержана. Разговор о Раушан. Фиктивное заявление Уали о награде. Отвратительно льстивый, угоднический смех его. Нет, невозможно выливать всю эту грязь перед товарищами. Придется сказать все — и о Раушан тоже. Невозможно, нельзя...

— Может быть, вы подробно расскажете, с чего началось? — Стрелков смотрел на Уали. Больше всего Уали опасался именно этого вопроса. Здесь легко было поскользнуться. Поэтому он заранее подготовил свой ответ. Молчание Ержана было ему на руку.

Он ответил:

— Не считаю нужным, поскольку Кайсаров молчит. К тому же это не играет роли в оценке его поведения.

Затем говорил Мурат, и говорил недолго. Казалось, мысли его скованы. Неодобрительно оценив выходку Уали, он заявил:

— Молдабаев ни слова не сказал о причине, вызвавшей ссору. А между тем выясняется, что Кайсаров задел его самолюбие. Говорите, Кайсаров издевался? Это как понять? Назвал трусом? Так?

Он посмотрел на Уали. Этот прямой взгляд Уали выдержал не без труда, но возбуждение еще не оставило его, и он быстро ответил:

— Я же, говорил: Кайсаров задел во мне достоинство человека и командира.

Арыстанов взглянул на Парфенова и комиссара полка и вдруг предложил:

— В таком случае докажите обратное. Доложите, о вашем желании драться в окопах. Сейчас не хватает командиров рот. — Он опять обернулся к генералу. — По-моему, надо поддержать желание товарища Молдабаева. Не хватает командиров на передовой. Вот случай успокоить его оскорбленное, самолюбие.

— Мне кажется, старший лейтенант Молдабаев еще не высказывал такого желания, — заметил Парфенов.

Уали понял, что отступать теперь нельзя. Как человек, собирающийся прыгнуть в ледяную воду, он возбужденно вскочил на ноги:

— Я давно намеревался проситься на передовую. Вчера по собственной инициативе участвовал в атаке.

— Вот это слово боевого командира, — сказал Мурат то ли одобрительно, то ли с иронией. — А по отношению к Кайсарову следует применить наказание. Он его заслужил.

— А что я говорю? Понять не могу, почему он обвинил меня в трусости. Я лишь успел сказать «не оскорбляй!», как он буквально осыпал меня оскорблениями. Живого места на мне не оставил!

— А разве вы проявили трусость? — спросил Мурат.

Уали с улыбкой повернулся к Мурату думая что комбат шутит. Но так и застыл, не успев согнать улыбку с губ. Глаза Мурата смотрели ему в душу.

— Нет... нет... в этом я не повинен.

Купцианов соединил кончики пальцев и, шевеля ими, усмехаясь, сказал Мурату:

— Насколько мне известно, именно Молдабаев первым поднял ваш батальон в атаку. Даже если мы не будем возвеличивать его как героя, то и обвинить и трусости такого командира нет оснований.