Николай Вагнер - Ночные смены

— Кажется, все в сборе, — сказал Юра, принимая из рук гостей очередные приношения. Он тут же разворачивал свертки и восклицал: — Чудесно! Настоящий кагор — прекрасно! Кильки — что может быть лучше! — И ставил банки на стол. В последнем, самом большом свертке, который развернул Юра, оказалась нетронутая буханка хлеба. — О, солнца дар, о, дар природы!.. — запел он и торжественно положил буханку в центр стола.

— Дорогие друзья! Прошу! — Юра широко раскинул руки, приглашая гостей. — Мама, а вы куда? — обратился он к Марии Митрофановне, увидев, что она накинула на голову платок.

Юру тотчас поддержал Федьков.

— Не уходи, тебя я у-мо-ляю!.. — протянул он на самом низком регистре. — Мария Митрофановна! Наша милейшая, вечно юная ветеранша, ну какой же без вас Новый год? — Федьков грузно поднялся, намереваясь идти к Марии Митрофановне, но она предупреждающе приподняла руку:

— Нет, нет! Вы ешьте, веселитесь. У меня своя компания. Хорошего всем вам настроения! Приятной встречи! — И она, весело помахав рукой, ушла.

— Друзья! — повторил Юра. — Прошу к столу.

Место Алексея пришлось рядом с Сашей.

— Стол получился совсем как в старые добрые времена, — сказал он. — Вы любите винегрет? Прошу вас, Алексей Андреевич! А как насчет спиртного? Кагор или то, что покрепче?

— Все равно. Может быть, кагор оставим для женщин?

— Вполне логично. — И Саша налил в рюмку Алексея из высокой, объемистой бутылки без этикетки. — Попробуем, что это за горючая смесь!

Во главе стола с поднятой рюмкой стоял Юра. В другой руке он держал лист бумаги. Алексей знал, что сейчас его друг будет читать стихи. Так и случилось.

Заздравный новогодний тост, в котором были зарифмованы имена всех, кто сидел за столом, Юра прочел вдохновенно, обнажая в простодушной улыбке ровный ряд крепких белых зубов. Все было в этом тосте: и пожелания успехов каждому присутствующему, и уверенность в том, что друзья вновь соберутся на настоящий праздничный пир после победы.

Все горячо зааплодировали, а Лариса вскочила со своего стула, подбежала к Юре и звонко чмокнула его в щеку.

— Спасибо, Ларисочка! Спасибо, друзья! — Юра лихо опрокинул рюмку и принялся закусывать. — Рубайте, ребята! Пользуйтесь тем, что все здесь сегодня — без карточек.

— Сегодня — да! — расхохотался Федьков. — Но вчера за эти закусочки нам отчекрыжили по первое число следующего месяца.

— Вы местный? — неожиданно спросил Саша.

— Самый что ни на есть, — ответил Алексей.

— Странно. Мне почему-то подумалось, что вы тоже ленинградец.

— В Ленинграде, можно сказать, я не был, если не считать поездку в трехлетнем возрасте. Тогда мама возила меня к отцу.

— А кем был ваш отец?

— Он и сейчас есть. Художник.

— Позвольте, позвольте! Андрей Пермяков — это и есть ваш отец?

— Он.

— Так это же известнейший наш ленинградский мастер! А почему вы не с ним? Ах да, ваши родители, видимо, разошлись…

— Ну вот, а в Москве я был всего раз, и то проездом. А вы наверняка ни разу не выезжали в нашу глухую провинцию?

— Признаюсь, да.

— Поэтому вы и удивляетесь. Люди-то здесь живут такие же, как всюду.

— Вполне вероятно. Я — коренной ленинградец. Там учился в школе, там закончил училище. Потом — фронт. С Женей мы зарегистрировались перед самой войной, и вот теперь, боюсь, стал для нее обузой… Ведь сами видите…

— Друзья мои! — крикнул Юра. — Не вижу за столом порядка. Предлагаю не шушукаться и не хихикать втихомолку. Каждый, кто хочет говорить, петь, танцевать или смеяться, обращайтесь к тамаде.

— А если я хочу объясниться в любви? — спросил Федьков, дотянувшись рукой до плеча Нины, которая сидела поодаль от него.

— Только сразу всем! — весело ответил Юра.

Федьков тут же поднялся и, закатив глаза, запел:

— Правильно! — поддержала Лариса, выскакивая из-за стола.

Вскоре уже танцевали и пели все женщины, и Федьков был в центре общего веселья.

— Вот это и есть коллективное объяснение в любви, — сказал улыбающийся Юра, и когда утихли рукоплескания, попросил всех занять свои места. — А теперь предлагаю выпить за славного нашего фронтовика Сашу Карелина. Он достоин этого! — Юра обошел вокруг стола, наливая в рюмки вино, и остановился возле Саши. — Дорогой Саша! Все мы тебя очень любим и преклоняемся перед твоим подвигом. Спасибо тебе и наш низкий земной поклон! — Юра наклонил голову, помолчал и перед тем, как выпить, крепко поцеловал Сашу. — И за тебя, Женечка! Будьте оба счастливы!

Все встали, и Алексей увидел, как повлажнели глаза Саши. Сделалось тихо, и он сказал:

— Всю жизнь буду жалеть, что вышел из строя в первом бою. А за внимание — спасибо! — Саша повернулся к Жене: — За тебя, Женя!

В глухом и как будто виноватом голосе Саши Алексей уловил душевный слом.

Вскоре зазвучал патефон, и снова начались танцы. Высокорослый Саша, опираясь на костыли, расправил ладно сидевший на нем темно-синий китель и окинул взглядом комнату. Он улыбнулся, прикрыв на секунду глаза, Жене, вальсирующей с Кириллом, и посмотрел, куда бы ему сесть, чтобы не мешать танцующим. Увидев Алексея на стареньком диванчике в углу комнаты, сделал несколько размашистых шагов и, подобрав в одну руку костыли, осторожно опустился рядом.

— Отчего не танцуем? — спросил он Алексея.

— Да так, еще не освоился.

— А я бы на вашем месте не сидел. Я ведь, знаете, был заядлым танцором. Бывало, мы с Женей все танцевальные залы Ленинграда обегаем. На конкурсах выступали, и всегда первый приз был наш. Теперь Жене будет со мной невмоготу. Красивая молодая женщина, балерина, а муж у нее — инвалид. Ни пойти с ней никуда, ни встретить после театра. Труба…

— По-моему, неправильно так думать о Жене.

— Молчу, молчу, — как бы спохватился Саша и положил ладонь на руку Алексея. — Несомненно, заблуждаюсь. Мы еще поживем! Поймите, Алеша, трудно примириться со всем этим. Еще вчера, кажется, танцевал, бегал на лыжах, был чемпионом Балтики по боксу. И все исчезло, унеслось. Не тот я уже Александр Карелин, каким был вчера, а если тот, то кажется: случилось все это не со мной, а с кем-то другим. Надо просто свыкнуться с тем, что все, что бывает в жизни худшего, может коснуться и лично нас. Да, да! Могло и с вами случиться так, как со мной… — Саша внезапно умолк: понял, что этих слов говорить не следовало, крепко сжал запястье Алексея — Простите, Алеша! Я не хотел… Я не желаю вам испытать это же. Верю, что ничего с вами не произойдет такого. Ни с вами, ни с вашими близкими…

В голове Алексея замелькали мысли: «Со мной не может! Не может! И с мамой — тоже, и — с Володей!.. Но ведь и Саша, возможно, думал когда-то так же».

— Не должно ведь все тяжелое и трагичное, — продолжал Саша, — перекладываться на плечи других. Чем хуже они, другие, и чем лучше мы? Так ведь?