Николай Вагнер - Ночные смены

— Мы тоже не скандальные, — добродушно ответил Алексей. — Располагайтесь как вам удобно. Наверное, вам будет лучше здесь. — Алексей прошел в комнату, где жила мама. — Она хоть и меньше, зато не проходная. Словом, смотрите!

— Ну, что вы! Вас, кажется, зовут Алеша? Что вы, Алешенька! Это же райский уголок, — ответила Валентина Михайловна. — Как все чистенько. Спасибо вам. Мы никогда не забудем вашу доброту!

Вскоре Валентина Михайловна и Галина ушли за вещами. Алексей решил отоспаться после смены. Несмотря на усталость, спал он неспокойно; приходили тяжелые дневные сны, в которых все путалось и смещалось, как, впрочем, и в самой жизни. Не соответствовало в этих снах реальному, повторяясь с чудовищной назойливостью, лишь одно: мама, живая мама ходила по дому, пекла картофельные шаньги или сидела в своем кресле, вышивала салфетки или звала куда-то, или задавала вопросы. Просыпаясь, Алексей еще долго верил в то, что мама где-то рядом, а не ушла навсегда из жизни.

В комнате стояли мрак и холод. Все больше приходя в себя, Алексей понял, что он уже не уснет. До смены оставалось не слишком много времени. Он вспомнил, что печь в доме давно не топилась, настрогал лучину, пристроил ее к лежавшим в печке дровам, чиркнул спичкой и поднес затрепыхавшийся от тяги огонек. Лучина сразу занялась, весело затрещала, яркое пламя принялось облизывать сухие, мелко наколотые поленья, и Алексей плотно прикрыл чугунную дверцу.

Ровное гудение огня напоминало далекие зимние вечера, когда они с Володей пекли на приступке печки нарезанную кружками картошку. Они круто посыпали ее солью и подталкивали к нестерпимому жару. Кружочки покрывались румяными корочками, рассыпчатая картошка была так вкусна… А мама делала паренки из свеклы или репы. Сладкие, как конфеты. В лучшие времена здесь томились в чугуне наваристые щи, обжаривалась в латке до янтарной корочки баранина или свинина, выложенная по краям картофелинами. Да мало ли самой разнообразной еды готовилось в этой небольшой голландке, не говоря о русской печке, которая теперь зябко дремала на кухне и не топилась всю войну из-за нехватки дров… Но что придумать на ужин сегодня, если в доме нет ничего, кроме куска хлеба и мороженой картошки? И Алексей ставит в печь чайник с водой. «Чай не пьешь, какая сила?» — вспоминает он ходовую поговорку.

В седьмом часу вернулись Галина и Валентина Михайловна. Перебивая друг друга, они рассказывали, с какими приключениями добирались до центра. В трамвае их приняли за приезжих артисток из цыганского ансамбля и никак не хотели поверить, что они всего лишь перебираются на новую квартиру. Две девушки, по-видимому школьницы, довели их до самого дома и помогли донести чемодан.

— На актрису, предположим, я похожа, — рассмеялась Галина, — но чтобы на цыганку!..

— А что! — возразил Алексей, настроение которого явно поднялось. — Если бы кольца в уши, чем вы не цыганка? Очень даже симпатичная!

— В этом я не сомневаюсь. Но почему цыганка? А впрочем… — И, переменив тон, Галина спросила: — Вы уже собираетесь на работу?

— Пора, — ответил Алексей и включил репродуктор.

Начались последние известия. Москва передавала сообщение о наступлении войск Юго-Западного и Южного фронтов с целью разгрома харьковской группировки противника.

— Тише, пожалуйста, тише! — взволновалась Валентина Михайловна и приложила ухо к репродуктору. — Наконец-то возьмут Харьков. Мне кажется, это стало мечтой моей жизни.

— Еще неизвестно, возьмут ли, мама…

— Но ты же слышала: началось наступление?

— Мама! Такая тяжелая война, всякое может быть.

— А как вы думаете, Алеша? — спросила Валентина Михайловна.

— Все мы надеемся и все желаем побольше побед! Но Галина права: война тяжелая. Сейчас всюду очень тяжело. Вы слышали, какие бои идут за Севастополь? Будем надеяться. — Алексей уже пошел было к двери, но вспомнил о чайнике. — Вы сумеете закрыть трубу? Кстати, в печке — кипяток, можете пить чай.

— А вы? — спросила Галина.

— Я — уже.

— Что касается меня, — заговорила Валентина Михайловна, — то я с удовольствием выпью! При моих недугах только и осталось пить чай. Я ведь совсем недавно начала ходить. Боже, что мы перенесли… Вы знаете, Алешенька, для меня в смысле питания сейчас нет никаких затруднений. В этом отношении для меня война или мирное время — все равно.

— Может быть, вам подлечиться? — спросил Алексей. — У нас тут до поликлиники всего полквартала.

— Нет, Алешенька. Я вам скажу: от моих болезней отделаться нельзя, так же, как нельзя вернуть молодость. Пользуйтесь молодостью, пока она есть. Впрочем, теперь и для молодости — не время.

— Для молодости, Валентина Михайловна, всегда время. Молодые воюют, молодые работают.

— Ох, не велико счастье.

— Говорят же: счастье — в борьбе. Вот мы и завоевываем свое счастье. Нет его сегодня, будет завтра. Верно, Галина?

— Все это так, — согласилась Валентина Михайловна. — Завтрашним днем жить надо, особенно теперь, но и сегодняшним — тоже. Молодость — это все равно лучшие годы жизни. Вы еще вспомните когда-нибудь меня, старуху. У меня ведь тоже в юности радостное и горькое шли рядом, но как прекрасно было это время!..

На дворе стоял ясный и теплый вечер. Солнце уже нависло над заречной тайгой, и на фоне палевого неба вырисовывались ажурные контуры лип и тополей. «Какие тона и какая хрупкая вязь веток, — подумал Алексей. — Вряд ли будет когда-нибудь точно такое небо. Ничего не повторяется в природе, и написать это можно лишь теперь, даже ни часом позже». Только сгущавшийся по мере приближения к заводу шум двигателей, проходивших испытания, вернул его к заботам предстоящей смены. Он вспомнил, сколько должна сделать его бригада в эту ночь, чтобы выдержать нараставший график выпуска деталей. «Картер — основа мотора. Мотор — боевой самолет». Эти повторяемые от оперативки к оперативке, от митинга к митингу истины продолжали оставаться истинами.

Около девятой проходной Алексея ждала Настя. Она рванулась к нему, глаза ее смотрели одновременно радостно и тревожно.

— Куда же ты запропастился? Я старалась, готовила. Ты, наверное, ничего не ел.

— Почему не ел? — ответил Алексей, не зная, как вот сейчас, вдруг объяснить свое отношение к Насте. — Разве все другие тоже не ели?

— При чем здесь другие? Каждый живет, как может.

— Ну вот! Я тоже живу, как могу. И… ты только не обижайся, не могу жить за счет кого-то.

— Стало быть, я — кто-то? Мне казалось, что я для тебя что-нибудь значу. А?..

— Настя, не путай разные вещи. И вообще, поговорим об этом как-нибудь позже: мы опаздываем.

— Да ну тебя! О чем говорить-то? Побежала я. После работы сразу приходи!

У входа в цех Алексей обратил внимание на свеженаписанный лозунг. По алому фону шли крупные белые буквы: «Больше самолетов фронту!» В пролете уже собралась почти вся бригада. За десять минут до начала работы сюда же пришли Дробин, Березкин и Грачев.