Василий Шукшин - Киноповести

Митрополит, созвав духовенство, устроил крестный ход вокруг всего Белгорода.

Впереди несли икону Божьей Матери (точно такая же, какой Степан прострелил лоб в Царицыне).

Обходили кругом стену.

Всякий раз, как шествие доходило до ворот, свершалось молебствие.

Прозоровский с военными осматривал городские укрепления. Обошли стены, осмотрели пушки, развели по бойницам и по стрельницам стрельцов с ружьями, саблями, бердышами, расставили пушкарей, затинщиков при затинных пищалях. Чтобы пресечь всякое сообщение города с внешним миром, завалили ворота кирпичом.

На стенах не только стрельцы, а и посадские тоже — с пищалью, кто с самопалом, кто с топором или бердышом, а некоторые с копьями. Аежали кучи камней на случай приступа, заготавливались дрова и вода, чтобы кипятить воду и лить сверху на штурмующих.

Большого оживления не заметно.

— Только не боитесь, ребятушки!— подбадривает воевода.— Ничего он с нами не сделает. Посидим самое большее — с недельку. А там войско подойдет: гонцы наши теперь в Москве уж...

— А где ж князь Семен-то?

— Князь Семен... он отступил пока. Гонцов мы надежных послали, резвых — скоро добегут. Постойте, детушки, за царя и церкву святую, не дайте своровать вору — царь и господь не оставют вас.

Ночь опустилась на землю, темная. Тишина... Все успокоилось. Или притаилось.

Вдруг тишину эту раскололи колокола. Зазвонили все звонницы астраханские: казаки пошли на приступ.

— Дерзайте, братья и дети, дерзайте мужественно!— громко говорил воевода, окруженный стрелецкими головами, дворянами, детьми боярскими, подьячими и приказными.— Дерзайте!— повторял воевода, облачаясь в панцирь.— Ныне пришло время благоприятное за великого государя пострадать доблестно, даже до смерти. И кто хочет, в надежде на бога, получить блага и наслаждения со всеми святыми на том свете, тот пострадает с нами в сию ночь, не склоняясь на прельщения богоотступника Стеньки Разина.

Все это смахивало у воеводы на молитву. Его плохо слушали: вооружались, кто как и чем. Воеводе подвели коня, крытого попоной. Он не сел, пошел пешком к стене.

— Дерзайте, дети!

— Рады служить великому государю верою и правдою, не щадя живота, даже до смерти,— как-то очень уж спокойно откликнулся голова стрелецкий Иван Красулин.

— Куды он ударил, разбойник?

— На Вознесенские ворота.

— Туды, детушки! Дерзайте!

Трубили трубы к бою, звонили колокола; там и здесь слышались стрельба и отдаленный шум начавшегося штурма.

У Вознесенских ворот хоть и была стрельба с обеих сторон, но не особенно густая. Казаки за стеной больше шумели, чем лезли на стену.

— Да суды ли он ударил-то?— крикнул Михайло Прозоровский.

— А куды ж?

— А там что за шум?

Судьба города решалась там, куда показал младший Прозоровский,— в южной части. Там астраханцы подавали руки казакам и пересаживали через стены.

Только один упрямый пушкарь гремел из своей пушки подошвенного боя. Туда устремились несколько казаков, и пушка смолкла.

У Вознесенских ворот продолжалась борьба.

Вдруг в самом городе пять раз подряд выстрелила вестовая пушка и со всех сторон послышалось зловещее:

— Ясак! Ясак!— Город сдавался.

— Обманули!— чуть не плакал молодой Прозоровский.— Они там уж пустили их! А здесь нам глаза отводют.

— Измена!

Это был крик отчаяния и команда к избиению начальных людей. К этому времени подбежали и первые казаки.

Младший Прозоровский бросился с саблей навстречу им, но тотчас был убит наповал выстрелом в лицо.

Дворяне и приказные бросились наутек; небольшая группа сплотилась вокруг воеводы — отбивались.

— В кремль!— велел воевода.— В кремль пробивайтесь!

Тут его ударом копья в живот свалил Иван Красулин.

На Ивана кинулись было, но казаки быстро взяли его в свои ряды и потеснили приказных, и верных дворян, и стрельцов. И прибывало их, казаков, все больше и больше.

В свалке не заметили, как верный старый холоп поднял воеводу и унес.

Уже немного оставалось дворян, и стрельцов, и боярских детей, когда появился Степан. Он прихрамывал.

— В кремль!— тоже велел он.— Скорей, пока там не закрылись! Иван, останься — добей этих. В кремль! К утру его надо взять!

Стреляли по всему городу. Бой длился всю ночь. Кое-где занялись пожары.

Воеводу положили на ковер в соборной церкви в кремле. Он стонал.

Фрол Дура, пятидесятник конных стрельцов, стал в дверях храма с готовностью умереть, но не пустить казаков.

Прибежал митрополит. Склонился над воеводой, заплакал.

— Причаститься бы,— простонал воевода.— Все, святой отец. Одолел вор...

— Причащу, причащу, батюшка ты мой,— плакал митрополит.— Не вор одолел, изменники наши одолели. За грехи наши наказывает нас господь. За прегрешения наши. Измена кругом.

Начали сбегаться в храм приказные, стрелецкие начальники, купцы, дворяне, дети боярские, матери с детьми, девицы, дрожавшие за свою честь. Молились.

Двери храма были затворены еще железной решеткой. Храбрый Фрол стоял у входа с большим ножом.

Еще вбежали несколько дворян — последние.

— Вошли... Через Житный и Пречистенские ворота... Пречистенские вырубили. Все посадские к вору перекинулись, стрельцы...

В дверь (деревянную) забарабанили снаружи. Потом стали бить чем-то тяжелым, наверно бревном. Дверь затрещала и рухнула. Теперь сдерживала только решетка. Через решетку стали стрелять.

Одна пуля попала в ребенка на руках у матери. Мать завыла. Ужас смертный охватил осажденных.

Решетка подалась под ударами. Упала.

Фрола изрубили.

Воеводу подняли, вынесли из храма и положили на землю под колокольней. Дворян, купцов, стрельцов — всех, кроме женщин, вязали, выводили из храма и сажали рядком под колокольню.

Светало. Бой утихал. Только в отдельных местах еще слышались стрельба и крики.

С зарей появился Степан. Стремительно прошел к колокольне, остановился над лежащим воеводой... Он (Степан) был грязный, без шапки, кафтан в нескольких местах прожжен. Злой и возбужденный — глаза блестят.

Суд не сулил пощады.

— Здоров, боярин!— сказал.

Прозоровский глянул на него снизу, стиснул зубы от ненависти и боли, отвернулся.

— Тебе передавали, что я приду? Вот я пришел. Как поживает шуба моя? Как здоровье сынка моего, Макси?

Из храма вышел митрополит.

— Атаман, пожалей ранетова...

— Убрать!— велел Степан.

Митрополита взяли под руки и увели в храм.

— Разбойники!— крикнул он.— Как смеете вы касаться меня!

— Иди, отче, не блажи. Не до тебя.

— Принесите боярину шубу,— велел Степан.— Ему холодно. Знобит.

Побежали за шубой.

Огромная толпа астраханцев, затаив дыхание, следила за атаманом. Вот она, жуткая и желанная минута расплаты! Вот он, суд беспощадный.