Василий Шукшин - Киноповести

— Ермак не ходил,— возразил Степан.— Ходил Ивашка Кольцов.

— От его же!

— От его, да не сам,— упрямо сказал Степан.— Нам царя тешить нечем. И бегать к ему кажный раз за милостью — тоже не велика радость.

— Сам сказал даве...

— Я сказал!..— повысил голос Степан.— А ты лоб разлысил — готовый на карачках до Москвы ползти!

Гнев Разина вскипал разом. И страшен он бывал в те минуты: неотступным, цепенящим взором впивался в человека, бледнел, трудно находил слова... Мог не совладать с собой — случалось. Он встал.

— На!.. Отнеси заодно мою пистоль!..— Вырвал из-за пояса пистоль, бросил в лицо Лазарю; тот едва увернулся.— Бери Стеньку голой рукой!— Сорвался с места, прошел к носу, вернулся.— Шумни там: нет больше вольного Дона!.. Пускай идут! Все боярство пускай идет! Казаки им будут сапоги лизать!

Лазарь сидел ни жив ни мертв: черт дернул вякнуть про царя! Знал же: побежали от царева войска — не миновать грозы: над чьей-нибудь головой она громыхнет.

— Батька, чего ты взъелся на меня? Я ж хотел...

— В Москву захотел? Я посылаю: иди! А мы грамоту сочиним: «Пошел-де от нас Лазарь с поклоном... мы теперь смирные. А в дар великому дому посылаем от себя... одну штуку в золотой оправе — казакам, мол, теперь ни к чему: перевелись. А вам-де сгодится: для умножения царского рода».

— Батька, тада и меня посылай,— сказал Стырь.— свой добавлю.

На переднем струге астраханской флотилии стояли, глядя вперед, князь Семен Львов, стрелецкие сотники, Никита Скрипицын.

— Уйдут,— сказал князь Семен негромко.

— Отдохнули, собаки!

— Куды ж они теперь денутся?

— В Торки уйдут... Городок возьмут, тада их оттудова не выковырнешь. Перезимуют и Кумой на Дон уволокутся.

— А не то к шаху опять — воровать.

— Им теперь не до шаха — домой пришли,— задумчиво сказал князь Семен.— У их от рухляди струги ломются. А в Тырки-то их отпускать не надо бы... Не надо бы. А, Микита?

— Не надо бы.

— Не надо бы...— опять молвил в раздумье князь Семен.— Не угрести нам за ими. Нет, Микита, бери кого-нибудь — догоняйте. Отдать грамоту, а сам ничегошеньки не сули. Не надо. Пусть зайдут в Волгу — там способней разговаривать.

— Спросют ведь: как, что?

— В грамоте, мол, все написано. «Царь вам вины ваши отдает — идите». С богом, Микитушка.

Через некоторое время из-за переднего струга астра-ханцев вылетела резвая лодочка и замахала в сторону разинцев. С княжьего судна бухнула тяжелая пушка. Флотилия стала.

Степан, услышав пушечный выстрел, вскочил.

— Лодка!— сказал рулевой.— Те стали, а лодка нам вдогон идет.

— Ну-ка, обожди,— велел Степан.— Послы?..

Перестали грести.

— Пальни из какой погромче! Сенька, дуй к Черноярцу — пускай кучней сплывутся. Одеться всем!

В разинской флотилии началось приготовление к встрече с послами. Ахнула большая пушка. Передние струги развернулись и шли к атаману.

Казаки одевались; на каспийской воде зацвели самые неожиданные краски. Заблестело у поясов драгоценное оружие — сабли, пистоли. У Степана на боку очутился золотой пернач, нож, гнутый красавец пистоль.

— Веселей гляди!— слышался звучный голос Степана.— Хворых назад!

Лодочка с послами все скользила и скользила по воде. Солнце было как раз между лодочкой и стругами Стеньки. И оно медленно опускалось. Лодочка торопилась...

И вот солнце опустилось совсем; на воде остался кровяной след. Лодочка заскользила по этому следу. Пересекла, подступила к атаманову стругу. Несколько рук протянулось с баграми — придержали лодочку. Послов подняли на борт.

— «...Чтоб шли вы с моря на Дон,— читал Никита Скрипицын Разину и его есаулам.— И чтоб вы, домой идучи, нигде никаких людей с собой не подговаривали. А которые люди и без вашего подговору учнут к вам приставать, и вы б их не принимали и опалы на себя не наводили...».

Степан покосился на есаулов.

— «...И чтоб вы за вины свои служили и вины свои заслуживали...».

— Читай ладом!— обозлился Степан.— Задолбил: «служили, заслуживали»!..

— Здесь так писано!— воскликнул Никита и показал Степану.

— Чти!

— «А что взяли вы людей понизовых и животы многие, и то все б у вас взять и отдать в Астрахани». Дальше тут вам царь велит...

Московский Кремль.

Торжественный, громадный, цветастый праздник — сбор на соколиную охоту. Думные дворяне, стольники, бояре, окольничьи, сокольники... Все пылает на них — все в дорогих одеждах, выдаваемых в таких случаях двором. Даже кречеты на перчатках сокольников (перчатки с золотой бахромой) и те с золотыми кольцами и шнурками на ногах.

Нет еще главного «охотника» — царя Алексея Михайловича, «рожденного и воспитанного в благочестии» (так он сказал о себе на суде Вселенских Патриархов).

Вот вышел и ОН... В высокой собольей шапке, в девять рядов унизанной жемчугом. Нагрудный крест его, пуговицы и ожерелье — все из алмазов и драгоценных камней. Бояре и окольничьи с ним — в парчовых, бархатных и шелковых одеяниях.

Путь от Красного кольца до кареты устлан красным сукном. Царь проследовал в карету... Царева карета была «весьма искусно сделана и обтянута красным бархатом. На верху оной было пять глав, из чистого золота сделанных. Одеяние кучеров и вся сбруя были также из бархата».

Поезд тронулся.

Познакомимся немного с делами «кроткого духом».

Разные бывают дела, и по-разному можно понять и истолковать их. Можно, к примеру, так (некий писатель диктует некому писцу):

«Был он роста высокого, имел приятный вид. Стан его строен был, взор нежен, тело белое, щеки румяные, волосы белокурые. Он зело дороден».

«Нрав его соответствовал сей пригожей наружности. Ревностно приверженный к вере отцов своих, выполнял он от души все правила оной. Нередко, подобно Давиду, вставал ночью и молился до утра».

«Хотя он и был Монарх Самодержавный, но наказывал только по одной необходимости, и то с душевным прискорбием. Щадя жизнь своих подданных, он также никогда не корыстовался имуществом их. Любил помогать несчастным и даже доставлял пособие ссылаемым в Сибирь. Удаленным в сию дикую страну ино давал малые пенсионы, дабы они там совсем не пропали.

Волнение умов и внутренние неудовольствия побудили его учредить Тайный Приказ, коего действия были не всегда справедливы; а ужасное СЛОВО и ДЕЛО приводило в трепет самых невинных».

«Окинем теперь светлым взором те мудрые деяния Царя Алексея Михайловича, коими он восстановил благосостояние подданных своих и даровал им новую жизнь».

«Против Июня 1662 года случился в Москве бунт. Какой-то дворянин прибил в разных частях города к стенам и заборам пасквили, в коих остерегал народ, чтоб он не доверял боярам, ибо они, безбожники, стакнувшись с иноземцами, продадут Москву. Буйная чернь, узнав о сем, кинулась ко двору и произвела бы там изрядные злодеяния, если бы царь и бояре, предваренные о сем восстании, не уехали в село Коломенское.