Евгений Поповкин - Семья Рубанюк

Впервые они встретились на квартире у Румянцева, когда рота еще стояла в селе, на отдыхе.

Повертев служебное предписание Оксаны, Румянцев произнес:

— Рубанюк? Не родня нашему комдиву?

— Это не имеет никакого значения, — ответила Оксана, хмурясь.

— А кто сказал, что имеет? — Красивое лицо Румянцева, с тонким правильным носом и ровными, словно прочерченными углем бровями, стало неприветливым и высокомерным. — Квартиру старшина Бабкин определит, — сухо бросил он, поднимаясь из-за стола.

Оксана, исподлобья глядя в его смуглое, по-мальчишечьи гладкое лицо, сказала:

— С разрешения комбата, я буду жить вместе со снайперами.

Румянцев сердито вздернул бровь:

— Снайперы сегодня здесь, а завтра их в другой батальон могут отправить.

— Тогда будет видно…

Румянцев поморщился и молча пожал плечами. А Оксана, выходя от него, подумала о том, что после дружного коллектива медсанбата, где ее ценили и уважали, привыкнуть здесь будет трудновато.

В этот же день она, договариваясь со старшиной Бабкиным о назначении в помощь ей санитаров, нечаянно услышала, как Румянцев, разговаривая с кем-то в соседнем дворе, уснащал свою речь крепкими словечками.

— Он у вас всегда такой? — сердито сдвинув брови, спросила Оксана.

— Кто? Старший лейтенант?.. Орел!

— Оно и видно…

— Вы его в деле поглядите, товарищ старшина медслужбы! Как его ребята любят!

— Офицер нигде не должен терять своего достоинства…

Румянцев через несколько минут прошел мимо, поскрипывая ремнями, насвистывая что-то веселое.

Как-то, спустя несколько дней, он отпустил бранное словечко при Оксане, и она, вспыхнув, оборвала его:

— Вот что, старший лейтенант… научитесь вести себя прилично хотя бы в присутствии женщин… если дорожите их уважением…

— А я что? Разве выразился? — удивился Румянцев.

— Да вы все время сквернословите, уши вянут.

— Война! — вздохнул Румянцев. — Пораспускались…

После этого он стал осмотрительнее в выражениях, и Оксана однажды даже слышала, как он кого-то распекал за ругань.

Приглядываясь к нему, Оксана с чувством облегчения убеждалась, что Румянцев не так уж плох, как это показалось ей при первом знакомстве. Несмотря на свой юный возраст, он был энергичным, знающим командиром, старательно и даже ревностно заботился о людях.

Старшина Бабкин, с которым у Оксаны сразу же установились товарищеские отношения, рассказал ей о том, что Румянцев в детстве осиротел, воспитывался в детдоме, потом попал в полк и, закончив с отличием военное училище, снова вернулся в часть.

— У него ни своего дома, ни родной души на всем белом свете.

— Женится после войны, — будет и семья, и свой угол.

— Это да, — согласился Бабкин и ухмыльнулся. — За невестой заковычки у старшего лейтенанта не будет.

— Есть на примете?

— Льнут дивчата — спасу нету… Холостой, при наградах, на лицо приятный. А на гармошке как играет! А пойдет отплясывать — куда-а там! Любая девчонка в бессонницу ударится. В каждом селе, как уезжать, — слезы, платочки, кисетики расшитые…

— В общем, сердцеед? — подытожила Оксана с улыбкой.

— У-у! Зато дело понимает. Толковый, толковый командир! И душевный… Расспросит каждого, поможет, если надо…

— Ну, что ж… Хорошо, если так.

Но благожелательное отношение, которое начало складываться у Оксаны к Румянцеву, он сам вскоре разрушил. Она почувствовала, что командир роты стал проявлять к ней чрезмерную внимательность.

Впервые заметила она это на ротном комсомольском собрании. Румянцев пришел к его концу и стоял под деревом. Когда Оксана попросила слова и выступила с резкой критикой недостатков комсомольской работы, он уставился на нее, да так до конца собрания и не сводил глаз.

«Отвратительная манера», — сердито думала Оксана, стараясь не глядеть на него и все время чувствуя его взгляд.

После собрания она пошла к себе на квартиру злая, с неприятным осадком на душе…

— Ты чем недовольна, Оксаночка? — участливо спросила ее Нина Синицына, снимавшая во дворе с веревки просохшее белье.

— Тебе показалось.

Нина, шлепая босыми ногами по влажному, усыпанному свежей травой и мятой полу, свалила белье на сундук, натягивая сапоги, сказала:

— Пойдем к девчонкам, в садик. Там Репейников фотографии привез.

— Пошли…

Дивчата сидели на завалинке хаты, в густом вишеннике, смеясь, слушали, как Саша Шляхова обучала Клаву Маринину и фотокорреспондента украинскому языку.

— А ну, Клава: «тэлятко билэ»?

— Теленок беленький.

— Нет, по-украински!

Репейников, зажмурив глаза и раскачиваясь, твердил:

— Тгавка зеленые… тгавка зеленые…

Репейников удрученно махнул рукой, скрылся под ветвями деревьев и вернулся спустя минуты две с пилоткой, наполненной яблоками.

— Чудесный даг пгигоды вечной, — пропел он, фальшивя и неимоверно картавя. — Даг пгекгасный и чудесный…

— Товарищ лейтенант, — ехидно посоветовала Мария, — выбирайте песенки без «ры» — ведь плохо получается…

Зоя предложила спеть украинскую песню.

— Оксаночка, ты мастерица… Начинай…

Хозяйка хаты, статная женщина, пришла с ребенком на руках послушать, как поют военные дивчата, подтянула и сама.

Пели до сумерек, потом гурьбой пошли в хату ужинать. Оксана, попив молока, собиралась подшить к гимнастерке чистый воротничок, но в эту минуту в дверях появился запыхавшийся солдат:

— Старшина медслужбы Рубанюк! До командира роты!

— Чего это? — спросила Саша Шляхова. — Может, приказ дальше двигаться?

Оксана пожала плечами, быстро собралась. Через несколько минут она постучалась в хату, где квартировал с ординарцем Румянцев.

Румянцев открыл дверь, с улыбкой пропустил ее вперед.

— Зачем вызывали? — часто дыша от быстрой ходьбы, спросила Оксана.

— Садись, будем ужинать. — Румянцев, поскрипывая сапогами, обошел стол, жестом пригласил садиться. — Все с девушками да с девушками… Нельзя от своей роты отрываться.

— Спасибо, я ужинала… По какому делу вызывали?.

— Соскучился, вот и вызвал.

— Ну, знаете!..

Оксана резко повернулась и хотела уйти, но раздумала. Рывком подвинув к себе табуретку, она села, глядя в самоуверенное лицо старшего лейтенанта, запальчиво спросила:

— Не кажется ли вам, товарищ начальник, что вы зарываетесь? Ведете себя не так, как положено советскому офицеру?

— А как я себя веду? Пригласил поужинать, по-товарищески… Посидим, поговорим…

— Ну, говорите! Я слушаю.

Румянцеву нечего было сказать, и Оксана, поняв это, уже с улыбкой проговорила:

— Вы хотите товарищеского разговора?.. Ладно. Коротко и откровенно кое-что выскажу… Женщинам, которые пошли на фронт, очень обидно, когда о них думают пренебрежительно те, кто на фронт почему-либо не попал. Но еще обиднее, когда вот вы, фронтовики, наши близкие товарищи, позволяете себе относиться к нам без уважения. — Оксана поднялась. — А теперь ужинайте и подумайте над тем, что услышали. Хорошенько подумайте!