Евгений Поповкин - Семья Рубанюк

Когда Петро Рубанюк, услышав по радио правительственное сообщение, выскочил на улицу, чтобы поднять село, во всех его концах, в садах, левадах уже хлопали выстрелы из невесть как сохранившихся при оккупантах охотничьих ружей. У кого-то нашлись ракеты; сверкающие золотоискрые шары беспрестанно взмывались в небо, рассыпались над улицами, заполненными народом.

У хат, на майдане, в бригадных дворах — всюду, где собиралось хоть несколько криничан, дрожала земля от ударов каблуков — молодицы и дивчата плясали не переставая; не нашлось в селе человека, который не приложился бы к праздничной чарке горилки или хмельной сливянки.

В этот день в поле, за село, с утра вышли только парторг Громак, комсомольцы во главе с Полиной Волковой и плотник Ефим Лаврентьев с несколькими своими помощниками из строительной бригады.

На границе села, в сторону Богодаровского шляха, они спешно воздвигали массивную арку и дальше за ней наглухо вкапывали в землю аккуратные указатели, сделавшие бы честь любой самой благоустроенной фронтовой дороге в дни продвижения советских войск на запад.

По случаю победы готовился большой колхозный бал, и Петро смог выбраться из села лишь около полудни.

Ради праздника он надел новый, сшитый зимой у богодаровского портного костюм из добротною синего шевиота, галстук, фетровую шляпу, повесил все награды; криничане провожали его долгими, восхищенными взглядами.

Триумфальная арка, давно задуманная Громаком и Ефимом Лаврентьевым, уже возвышалась на взгорье, обсаженном зеленым кустарником и серебристыми тополями. Петро, подкатывая к ней на велосипеде, с удовольствием отметил, что она сразу придала въезду в село нарядный вид.

Громак, тоже в праздничном пиджаке, в новой сорочке с галстуком, сидел на бревне, смотрел, как Лаврентьев приколачивал последние доски, а Павка Зозуля и Гриша Кабанец, взобравшись на верх арки, выводили кистью крупные буквы:

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОБЛЕСТНЫЕ ВОИНЫ-ПОБЕДИТЕЛИ!»

Рядом, у обочины дороги, возвышался указатель, украшенный стеклышками стоп-сигналов, снятых с разбитых немецких автомашин:

ЧИСТАЯ КРИНИЦА

Петро проехал несколько дальше, соскочил, звеня орденами и медалями, с велосипеда, полюбовался на арку издали и подошел к щиту.

Громак поднялся с бревна, они постояли рядом, посмотрели на четко выписанные буквы.

— Не заблудятся теперь наши землячки? — шутя спросил Громак.

— В Европе не заблудились, а домой как-нибудь разыщут дорожку, — ответил Петро, прикасаясь пальцем к стекляшкам на указателе и щурясь от солнца. — Теперь уж скоро начнут возвращаться.

Он смотрел на родное село, живописно раскинувшееся над зеркальной полосой Днепра, на тенистые садочки, высокие журавли колодцев, белые хаты и думал о том, как оживет, забурлит Чистая Криница, когда домой вернутся отвоевавшиеся фронтовики, молодые парни и девушки, угнанные в Германию.

— Знаешь, Александр Петрович, — сказал он Громаку, — даже не верится, что война уже позади, что теперь знай спокойно работай, никакая фашистская сволочь не помешает.

— Война-то позади, а пакости на свете осталось еще немало, — с коротким вздохом ответил Громак. — Ну да головы разным гадам добре научились откручивать.

— Где же остальные ребята? — спросил Петро, оглядываясь по сторонам.

— А они пошли с Волковой щиты ставить.

— Проехать мне помочь?

— Помоги! Тут недалеко. Последний указатель в пяти километрах поставят и вернутся.

Петро вскочил на велосипед. Отъехав немного, он обернулся и, притормаживая, крикнул:

— Забыл сказать! Кинопередвижка из района приехала. Вечером картину посмотрим.

В полутора километрах, у развилки дорог, стоял деревянный указатель: «К Днепру». Еще дальше Петро увидел щит с надписью:

ДО КОЛХОЗА «ПУТЬ ИЛЬИЧА» 2 КИЛОМЕТРА

«Хоть кое-какой порядочек навели к концу войны, — думал Петро, разглядывая хорошо прокультивированные черные пары, густые посевы озимой пшеницы. — Жалко, до садов руки не дотянулись в этом году. Ну, теперь легче будет».

Комсомольцев он нашел у последнего указателя, на пятом километре от села. Они сидели рядышком у дороги, на поросшей молодой травкой насыпи, щелкали семечки. Волкова разбирала на коленях полевые цветы.

Груня Кабанец, озорная девушка, что-то сказала, и все, глядя на подъезжающего председателя, дружно засмеялись.

— С праздничком! — поздравил Петро, кладя свой велосипед на траву и подходя к ним. — У вас, вижу, весело.

— Какой там весело! — с притворным унынием откликнулась Груня. — Животы поподтягивало. Мы думали, вы нам обед привезли.

— Грунька сегодня второй раз пообедать еще не успела! — звонко воскликнула дочь школьной сторожихи Люба.

Все снова засмеялись.

— Был у нее кусочек хлеба, — продолжала Люба, — хотела размочить, а он в ведро не влез, так всухомятку и съела.

Петро с улыбкой смотрел на беспечно шутивших дивчат. Задержавшись взглядом на Волковой, он заметил, что глаза у нее были печальные.

«Это не годится, — подумал он. — Такой день, а на лице тоска».

Девушки немного побалагурили, поднялись, чтобы идти в село.

— А ведь хорошо придумали? — сказал Петро Волковой, стараясь задержать ее и указывая на деревянный щит. — Правда?

Девушка усмехнулась.

— Звучит солидно… «До колхоза „Путь Ильича“ пять километров»… Дивчата, погодите! Куда вы удираете?!

— Вы их догоните, — сказал Петро, придерживая ее за рукав.

Они пошли рядом.

Стараясь казаться веселой, девушка улыбнулась, но губы ее неожиданно дрогнули. Закрыв лицо руками, она заплакала. Петро растерянно смотрел на нее и не знал, что сказать.

Горе по соседству с радостью ходит. Петро вдруг понял: девушка в часы всеобщего торжества грустила о своем друге.

— Полина! — сказал он. — Слушайте, Полина… у каждого из нас есть о ком подумать в этот день. У меня погибла сестра, лучшие друзья погибли…

Волкова, не оглядываясь и прижав к щекам руки, быстро пошла к селу.

— Куда же вы?!

— Оставьте меня, — глухо пробормотала девушка. — Я хочу побыть одна… — И, сердито посмотрев на Петра, вдруг добавила: — Какое вам дело до меня? У вас своих забот много. Поезжайте…

Это было несправедливо и грубо. Петро, скрыв обиду, сказал:

— Напрасно вы так. Для нас всех вы стали родным, близким человеком.

Постепенно Петру удалось несколько отвлечь девушку от печальных мыслей.

— Помните, как мы в первый раз познакомились? — спросил он, когда они подходили к арке.

— Еще бы! Вы тогда чуть не искалечили меня. Кажется, это было совсем недавно, а уже скоро год… Неужели целый год?!

— Зато какой год! Будут вспоминать его и друзья наши и враги…

Волкова, глядя на празднично разряженных, ликующих людей, заполнивших улицы и дворы, снова стала грустной.