Евгений Поповкин - Семья Рубанюк

Расклеивая пестрые, издалека бросающиеся в глаза листы бумаги, он подмигивал селянам:

— Это еще не все тут намалевано. Мануфактурой, обувкой, одежой нас завалят. Чего посмеиваетесь?! Думаете, брешу? К Богодаровке уже товарных поездов этих сколько пригнали!

Плакаты изображали улыбающегося крестьянина с лопатой в руках. Улыбался он, по мысли автора плаката, потому, что ему обещаны Германией в частную собственность земля, высокопородный немецкий скот и в рассрочку — сельскохозяйственный инвентарь.

Один из приказов гласил:

«Громадине! Скотину, которая у вас имеется, вы не имеете права ни уничтожать, ни продавать. Она — залог вашего благосостояния».

В «сельуправу» к Рубанюку наведывались старики. Они осторожно выпытывали:

— Это как же, Григорьевич? То бургомистр пел, что сами, мол, хозяева, а теперь про залог напоминают. Не вылезет нам этот залог боком, если кабанчика, к примеру, зарежешь?

— Ничего про ваших кабанчиков я не знаю, — опуская глаза, отвечал Остап Григорьевич, — есть они у вас или нету.

— Был, да чего-то такого съел — издох, — хитрили собеседники.

— Если есть, то рано или поздно доведется сдавать на армию. Защитникам нашим от советской власти.

Старики еще сидели немного для приличия. Потом степенно прощались, уже за дверью надевали шапки и спешили домой резать кабанчиков.

Сперва резали свиней, ягнят, потом взялись и за телков. Из кукурузы и жита гнали самогонку, собирались по хатам. Пили, чтобы хоть немного заглушить отчаяние, забыть о горькой своей судьбе.

Через неделю после избрания Остапа Григорьевича старостой из Богодаровки приехали в форме полицаев Алексей Костюк и Павло Сычик.

С Алексеем перед этим Збандуто имел личную беседу.

— Я мог бы на вас обижаться, молодой человек, — сказал он. — Помню ваше… э-э… рукоприкладство. Зря, зря. Но мы с вами одинаково пострадали от коммунистов. Вас выгнали из партии, а меня отстранили от должности… Обиды за прошлое не таю. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. Но вы должны своей усердной работой оправдать доверие немецких властей. Вот-с. Нам за новую власть теперь крепко держаться следует.

— Будем держаться, — пообещал Алексей.

Из района он привез и вручил Остапу Григорьевичу предписание бургомистра изъять у крестьян семьдесят пять коров и в трехдневный срок отправить их в район, в распоряжение коменданта.

Остап Григорьевич долго вертел бумажку в руках.

— Написать легко, — сказал он, — а спробуй сунься по дворам.

— Сунемся! — уверенно произнес Алексей. — Это на што, пан староста?

Он похлопал рукой по кобуре пистолета, болтавшейся на ремешке. Потом огляделся кругом и скороговоркой тихо добавил:

— Дорого им обойдется мое полицайство!

— Тш-ш! Ты помалкивай.

— Одного боюсь, Остап Григорьевич, — понизив голос, признался Алексей, — дуже я горячий. Не вытерплю, влеплю этому Збандуто проклятому из пистолета.

— А ты держи себя в руках, — сердито сказал Остап Григорьевич. — Подойдет время — может, не одного Збандуто уберем. Это легче, чем народ свой каждый день потихоньку вызволять.

— Еще сдуру кто-нибудь из своих ахнет из-за угла — высказал резонное опасение Алексей.

— И так может быть, — согласился Остап Григорьевич. — Ну, да зараз не об этом голова у нас с тобой должна болеть…

В числе других письменное приказание о сдаче коровы было послано Федосье Лаврентьихе.

Получив бумажку, Федосья швырнула ее.

— Передай старосте, — сказала она посыльному, — нехай он ею подавится. Никуда корову не поведу.

Назавтра Алексей и Сычик направились к Федосье.

Семья полицая Сычика жила единолично. Отец Павла прикидывался чахоточным, на людях натужно кашлял. Но на богодаровском базаре изворотливее и прижимистее его никого не знали: торговал он рыбой, пирожками, требухой, а то и просто каким-нибудь рваньем.

Сам Пашка однажды был изобличен в продаже краденой гармошки. Хозяин гармошки его жестоко избил. После этого Пашка полгода болтался на Херсонской пристани. Потом, слышно было, отсидел год и семь месяцев в тюрьме.

В Чистую Криницу явился он на другой день после прихода оккупантов. До этого дезертировал с фронта, прятался в лесу.

— Нехай кто подурней служит, — беззастенчиво хвалился он. — Я себе дома житуху во какую обеспечу! — Он выразительно провел рукой по горлу и лихо сплюнул.

Поступив в полицию, Пашка Сычик с первого же дня «показал характер». Похлопывая длинным куском черной резины по голенищу, он внезапно появлялся там, где резали свинью или гнали самогонку, и тогда уже отвязаться от него без крупного магарыча было невозможно.

Побаивались его особенно потому, что мать его приходилась какой-то родственницей бургомистру. Пашка днем и ночью имел доступ к Збандуто.

К Лаврентьихе он пошел с Алексеем пораньше, чтобы она не успела угнать корову на выпас.

— Мне она бумажку не швырнет, — бахвалился Сычик, помахивая резиновой палкой.

Хозяйка была дома. Когда пришли полицаи, она, подоткнув подол, замешивала отруби для свиньи.

На кровати сонная девчонка лет четырех вертела из тропок куклу. В люльке, задрав розовые ножонки, сосал палец грудной младенец. Шестилетний мальчуган в вышитой рубашке, судя по всему, только что ревел; насупившись, он терзал пальцами пуговицу от шлейки, поддерживавшей штанишки.

— Сидайте, хлопцы, — гостеприимно и преувеличенно ласково предложила Федосья.

— Ты почему не в поле? — сдвинув брови, спросил Сычик.

— Детей не на кого оставить, — распрямляясь и вытирая руки, объяснила Федосья. — Раньше ж я их в ясли отдавала.

— Веди корову на базу.

— Нет, хлопцы, никуда я ее не поведу, — твердо сказала Федосья, — хоть казните. Чем я детей кормить буду?

— Не хлопцы, а паны добродии, — сердито поправил Сычик. — Веди сей же момент корову, бо я тебя туда загоню, где Макар телят не пас!

— Что ж это такое, Леша? — взмолилась Федосья. — Ты ж с моим Юхимом вместе работал.

— Надо вести. Новые власти требуют, — сказал Алексей и потрепал мальца по голове.

— Не поведу! Вам хорошо, вы дома. А как мой на фронте, так вы храбрость свою показываете.

Сычик замахнулся на нее палкой и, наливаясь кровью, заверещал:

— Молчи! Ты знаешь, с кем разговариваешь?

Он крутнулся на каблуках и направился к порогу.

— Пойдем, Лешка. Сами взналыгаем и поведем.

Федосья забежала наперед, хватая парней за рукава, тонко, до звона в ушах, заголосила:

— Не дам коровы! Убивайте! Тогда сирот возьмите!..

Сычик с силой оттолкнул ее, и Федосья, не удержавшись, упала, до крови ободрав локоть о кадушку. Старшие мальчик и девочка заревели, кинулись к матери.

Не оглядываясь, Сычик пошел к сараю. Корова оказалась под замком.