Евгений Поповкин - Семья Рубанюк

Здесь, в нескольких десятках километров от переднего края, Петро чувствовал себя как в глубоком тылу, и ему стало неловко при мысли, что он слоняется вот так, без дела.

Он вернулся в дом, тихонько, чтобы не разбудить спавшую под шинелью Аллу, пристроился с книгой у окошка.

Оксана пришла, когда уже смеркалось. Она прибежала усталая, но, как всегда, подвижная.

— Проскучал тут? — засматривая Петру в глаза, с нежностью и тревогой прошептала она. — Сейчас обедом накормлю тебя. Александр Яковлевич обещал заглянуть. Хирург наш.

Петро смотрел, как она, хозяйственно засучив рукава гимнастерки, проворно собирала на стол.

Алла сонно спросила из-под шинели: — Еще шести нет, Оксанка?

— Вставай. Без пяти минут.

Алла стремительно соскользнула с постели, сердито сопя, натянула сапоги и, уже на ходу всовывая руки в рукава шинели, выскочила из комнаты.

— Много вы работаете, дивчата, — сказал Петро.

— Мы хоть в тепле, сыты. А вы…

— Знаешь, я все время о друзьях думаю. Как они там? Может быть, круто им приходится. Мы ведь, Оксана, на переднем крае друг с другом, как родные братья.

— Еще успеешь с ними повидаться. А нам с тобой неизвестно когда придется встретиться.

— Это правда.

Оксана завесила окна, повернула выключатель и, накормив Петра, подсев к мужу, спрятала у него на груди пылающее лицо:

— Риднесенький мий! Желанный! Истосковалась я… В себя не приду. Все время кажется, что это сон. А сердцем чуяла, что увижу, что встретимся!

— Ты же считала меня погибшим! — улыбнулся Петро, целуя доверчивые синие глаза жены.

— Нет! Никогда не считала. Не верила! Не могла этому поверить, Петрусь! Как страшно и одиноко было бы жить!

Они сели на кровать. Оксана, порывисто и нежно прижавшись к Петру, долго рассказывала ему о своей работе, о том, какую большую жизненную школу прошла она на фронте.

— Знаешь, о чем я недавно думала? — Оксана слабо улыбнулась далекому, милому воспоминанию. — Девчонкой была… Только что приняли в институт… Мечтала я подарить человечеству какое-нибудь открытие в области медицины. Мечтала наивная девочка, далекая от ужасов жизни, огромных человеческих страданий. А вот сейчас, перевязывая раненых, я часто плачу бессильными слезами: мало я знаю, только первую помощь могу оказать. После школы чуть не пропустила год учебы. Правда, болела мама, и я было махнула рукой, думала: успею. А сейчас поняла: ни минуты упускать нельзя, все надо брать с бою. Я, Петрусь, мудрая стала. Ты не смейся. Это совсем не смешно, — сдвигая темные брови, нахмурилась Оксана.

— Я не смеюсь, — испуганно и чуть насмешливо откликнулся Петро. — Я просто любуюсь на свою мудрую.

— Знаешь, мне пришлось под бомбежкой перевязывать одного молоденького старшину. Самолеты над нами кружатся, избы горят. Я старшину в сторону тащу, где безопаснее. Улыбается он: «Живем, сестричка?» Глаза такие хорошие, ласковые. Я его посадила, перевязку накладываю. А в это время стервятники стали из пулеметов бить: шальная пуля его достала. Прямо в висок. Я вижу, валится он… мертвый. Над ним, над чужим человеком, который последний раз в своей жизни мне улыбнулся, я великую клятву дала, Петро! Ни минуты, ни секунды не терять, чтобы стать в будущем… Мне посчастливилось: наш врач-хирург Романовский — это целый институт. Я у него всему учусь. А взглянул бы ты на него в операционной! Просто чудеса творит! К нему из Москвы профессора приезжают. Изучают его опыт. И человек чудесный. Я к нему, как к самому родному, близкому отношусь. Не спит по нескольку суток, оперирует сотни людей — и всегда ровный, спокойный. У нас на него все врачи и сестры молятся. Я ему так благодарна за все! Как только война кончится, ни дня не пропущу зря. Сразу в институт, в Киев, а еще лучше — в Москву. Силы там какие! Я бы, кажется, день и ночь работала, чтобы наверстать упущенное. Я такая жадная стала, мне столько знать надо! — Оксана облизнула сухие губы и, волнуясь, продолжала: — У нас один случай был, — никогда не забуду. Александр Яковлевич оперировал обожженного летчика Синицына. И вдруг на столе сердце у него перестало биться. Ой, как страшно было! А Александр Яковлевич ввел шприц с адреналином в сердце ему — и спокойно так, будто ничего не случилось. Гляжу, Петрусь, а шприц вдруг начинает подниматься, опускаться. Сердце заработало! Спасли хлопца. Потом его в тыл эвакуировали. А ведь совсем было умер. Как же не молиться на таких, как наш Александр Яковлевич?! Как не тянуться мне к таким людям, чтобы и самой… Ты понимаешь меня, муж мой любый? — внезапно остановилась Оксана, пытливо глядя расширенными от волнения зрачками на внимательно слушавшего ее Петра.

— Все понимаю, родная!

Петро, взяв руки Оксаны, прижался к ним лицом.

…Часов около девяти в коридоре послышались шаги, кто-то зашарил рукой по двери. Оксана вскочила и побежала открывать.

В комнату вошел, щурясь от яркого света, высокий, чуть сутулящийся человек. Петро догадался, что это и есть Александр Яковлевич. Оксана помогла ему скинуть шинель, стряхнула снег с его шапки и бережно повесила то и другое на вешалку.

— Знакомьтесь, — оживленно проговорила она, обращаясь к хирургу. — Я вам много рассказывала.

Александр Яковлевич крепко пожал руку Петра.

— Романовский.

Он смахнул со лба капельки растаявшего снега, сел за стол, положил на него большие кисти рук. Матово-бледное лицо его с крупными, энергичными чертами, крутой лоб, внимательный взгляд умных глаз очень понравились Петру.

— Что у вас с рукой? — встревоженно спросила Оксана, Заметив на пальце хирурга бинт.

— Пустяк. Скальпелем царапнул.

Александр Яковлевич мельком взглянул на свой забинтованный палец и повернулся к Петру.

— У вас большая удача, — сказал он. — Встретиться на фронте с женой суждено немногим.

— Да, повезло. А ваша… Семья ваша где?

В глазах врача промелькнула и исчезла тень.

— Мои погибли, — сказал он отрывисто. — Жена и сынишка… При эвакуации Таллина несколько пароходов с женщинами и детьми эти звери разбомбили.

Как бы отгоняя тягостные воспоминания, он спросил: — Жмут немцы?

— Здорово жмут.

— Чувствуем. Да… тяжело. Помолчали.

— Вы, кажется, академию перед войной закончили? — спросил Александр Яковлевич. — Мне Оксана Кузьминична много о вас говорила. Молодец она у вас. Очень способная. С ней работать просто удовольствие. Учиться ей, обязательно учиться надо!

Через сутки Петро уезжал. Оксана пошла проводить его к контрольно-пропускному пункту.

В сторону фронта бесконечной вереницей шли колонны машин, груженных боеприпасами, мешками сухарей, мясными тушами, ящиками консервов, концентратами. По обочинам шоссе ползли конные упряжки с заиндевевшими конями и ездовыми, катились орудия, танки.