Вилис Лацис - К новому берегу

«Так… — подумала Анна. — Побоялись остаться, когда подходила Красная Армия, удрали с фашистами…»

Она вспомнила, как мальчишки Стабулниека дразнили ее на дороге и стегали крапивой, а Бруно стоял тут же и ухмылялся.

Анна и не заметила, что с ближайшего луга за ней наблюдает какой-то румяный, круглолицый человек с влажным, полуоткрытым ртом. Когда она подошла ближе, Марцис Кикрейзис воткнул вилы в землю и пошел ей навстречу.

— Послушай-ка… — неловко заговорил он, глупо улыбаясь. — Ты не Анна из Сурумов?

— Да, а что? — Анна посмотрела на пария. — Марцис Кикрейзис?

— Выходит, что так. Ты теперь опять будешь жить дома?

— Что вы сказали? — Анна пристально посмотрела Марцису в глаза.

— Я сказал, ты теперь будешь жить дома? — повторил парень.

— С каких это пор, Марцис Кикрейзис, вы со мной на «ты»? — спросила Анна. — Мы вообще-то разговариваем чуть ли не в первый раз. Вы что — со всеми на «ты»?

— Я не знал, что… вам не понравится. Мне разве трудно сказать «вы»! Хоть десять раз подряд. Знаете, Анна, вы стали еще красивее, чем до войны. — Как все глуховатые люди, он говорил очень громко, почти кричал.

— Не нравится мне, что вы так разговариваете со мной, — сказала Анна. — Прощайте.

— Прощайте… — пробормотал Марцис. Он посмотрел вслед Анне — жадно и самоуверенно. Он не сомневался в том, что Анна в скором времени станет его женой. Тогда она не посмеет сказать, что ей в Марцисе что-то не нравится, и обижаться ей тоже не позволят. «Неизвестно, за что у нее ордена и медали? — опасливо подумал Марцис. — Наверно, очень храбрая… навряд ли побоится меня?»

А Анна, продолжая путь, уже забыла о недалеком парне.

Наконец показались родные места. На холме горделивые постройки усадьбы Урги… кусты, загон для лошадей, старая аллея… а ниже, у самой дороги, серая, приплюснутая, покосившаяся от старости изба Сурумов. Лаяла собака. Где-то за кустами сирени хрюкали поросята. У хлева, несмотря на многочисленные подпорки, в конце концов одна стена обвалилась, и строение напоминало разбитое бурей и выброшенное на берег судно. Посреди двора копошились куры.

За время жизни в Сурумах Анна ничего хорошего не видела, но все же сердце ее забилось чаще, когда она подходила к отчему дому.

Заметив, что какая-то девушка в военной форме свернула с дороги к их дому, Лавиза крикнула собаке:

— Возьми, возьми, Бобик!

Собака с лаем подбежала к дороге, но тут же умолкла и, радостно прыгая вокруг Анны, проводила ее до избы.

— Перестань, Бобик, — шутливо журила старого пса Анна, а тот не знал, как и проявить свою радость: вставал на задние лапы, пытался лизнуть в лицо, а когда это не удалось, Бобик заскулил так нежно, что девушке пришлось погладить его.

В двери кухни показалось серое, расплывшееся лицо мачехи. Под навесом старой клети сидел на ступеньке Антон Пацеплис и чинил хомут. Анна подошла к нему и тихо поздоровалась:

— Здравствуй, отец…

У хозяина Сурумов выпало из рук шило, а хомут сполз с колен на землю. Он долго смотрел на Анну, оглядел ее с ног до головы, не зная что делать: радоваться или сердиться? Он не забыл, как четыре года тому назад Анна ушла из дому, не посчитавшись с его запретом. Но тогда обстоятельства были одни, сейчас другие. Антон и Лавиза думали, что больше не увидят Анну, и редко вспоминали о ней; только в последнее время, в связи с посещениями Марциса Кикрейзиса и его планами женитьбы, имя Анны снова стали упоминать в Сурумах. Но никто не пытался представить, что будет, когда она в самом деле появится здесь.

— Здравствуй… — конфузливо пробормотал отец. — Значит, вернулась?

Он встал, вышел из-под навеса и протянул Анне руку.

— Такой бравый солдат, что только держись… Разве ты тоже воевала?

— А как же иначе… — улыбнулась Анна, но тут же лицо ее стало серьезным: здесь никто не собирался отвечать на ее улыбку. Мачеха вышла во двор и издали приглядывалась к девушке. Узнав, она медленно подошла к клети.

— Что за человек? — заговорила Лавиза. — Не Анька ли? Ну и чудеса — Анька все же объявилась!

— Вы, кажется, ошибаетесь… — сказала Анна, смело и вызывающе взглянув в глаза мачехи. — Аньку ищите в другом месте, а я попрошу вспомнить мое настоящее имя.

— Ой, какая гордая стала! — удивилась Лавиза. — Я, старая, простая баба, теперь и называть ее не сумею.

Подойдя совсем близко, она с назойливым любопытством стала осматривать Анну, все время усмехаясь, но руки не протянула. Анна повернулась к ней спиной и подчеркнуто не замечала ее больше.

— Жан дома? — спросила она у отца.

— Где ж ему быть… — ответил Пацеплис. — Он на лугу… убирает сено.

— Как Бруно?

Пацеплис переглянулся с Лавизой и. ответил, опустив глаза:

— С Бруно стряслась беда… еще в сорок первом году. Он спутался с немцами. Об этом узнали партизаны и… повесили.

Тщетно пытался Пацеплис заметить на лице дочери удивление, сострадание или радость. Анна даже бровью не повела, только проронила:

— Вот как? — и снова спросила: — А Таурини еще в Ургах?

— В Ургах теперь машинно-тракторная станция, — ответил Пацеплис. — Жена умерла еще при немцах, а сам, как фронт стал ближе к Латвии, уехал в город. Наверно, удрал с немцами. Здесь бы ему не поздоровилось. Сына тоже потерял в самом начале войны.

— Айвара? — спросила Анна.

— У Тауриня других ведь не было. Как в воду канул. Потом прошел слух, что его застрелили где-то на большаке.

— В последний раз я видела Айвара недели две тому назад, — сказала Анна. — Он сейчас капитан и командует батальоном в Латышской стрелковой дивизии.

— Приемный сын Тауриней заодно с красными? — Лавиза от удивления всплеснула руками. — Тогда Тауринь зря удрал. Кто бы его сейчас посмел тронуть? Сын — офицер Красной Армии!

— Нет у него сына, — отрезала Анна, — Айвар больше не Тауринь, он носит фамилию своего настоящего отца… Лидума.

— Ну и чудеса… — пожал плечами Антон Пацеплис — Разве родной его отец жив?

— Он заместитель народного комиссара, а на войне был подполковником, — ответила Анна. — Что, отец, моя комнатка свободна?

— Как ты ушла, так все по-прежнему осталось… — вместо Антона ответила Лавиза.

— Могу я положить там свои вещи? — снова обратилась Анна к отцу. Тот посмотрел на жену, развел руками и буркнул:

— Мне что, клади. Комнатенка все равно пустая.

— Там не мыто и не метено с начала войны, — добавила Лавиза. — Если хочешь там жить, берись сначала за воду и веник. С меня и так хватает уборки. Теперь ведь не то, что раньше: если наймешь человека подоить коров, пополоть в огороде, сразу запишут в кулаки и заставят платить большие налоги.

И мачеха, как будто ждавшая удобного случая высказаться, еще долго ругала Советскую власть. Она была недовольна и заготовкой сельскохозяйственных продуктов, и лесозаготовительными работами, и новым председателем волисполкома.